Профессор Жупанский
Шрифт:
— А ты бы, Илько, вступал к нам в колхоз да и испытывал бы этот новый сорт... Все-таки колхоз — сила великая. Не как председатель, а как вчерашний единоличник тебе говорю.
— Так-то оно так, — быстро согласился Подгорный, откашливаясь в кулак. — Мне жена все уши прожужжала.
— Так что же тебя удерживает?
— Посматриваю на тех, кто мудрее меня.
— А мы что — глупые?
— Я этого не говорил.
— А не лучше ли будет, чтобы не ты на соседа смотрел, пусть он на тебя смотрит, — посоветовал
И Михаил Тихонович снова виновато развел руками.
Солнце уже вот-вот должно было скрыться за лесом, когда на колхозном подворье появился председатель райисполкома Крутяк. С ним приехала и Яринка Тарасевич — секретарь Сбоковского сельсовета.
— А, не забыли все-таки! — радостно встретил их Пилипчук. — А мы молотьбу только-только закончили.
Михаил Тихонович показал на зерно под навесом, на аккуратно сложенную солому. Его серые, совсем еще молодые глаза сияли от удовольствия. Затем перевел взгляд на Крутяка, на Яринку, словно бы спрашивая: «Ну как вам все это, товарищи?»
— Спасибо! Огромное спасибо! — взволнованно промолвил Крутяк, пожимая руководителю колхоза руку.
Благодарность эта, видимо, была для Пилипчука неожиданной, поэтому он сильно смутился, не зная, что же сказать в ответ. Крутяк заметил волнение Пилипчука и продолжил свою мысль:
— Ваш колхоз становится примером для единоличников не только Сбокова. Это очень похвально, Михаил Тихонович! Спасибо!
— Э нет, Остап Богданович! Это мы вам должны сказать спасибо. Ведь вы прокладывали дорогу, а мы уже, так сказать, по проторенному. Правда, Яринка? — придя в себя, весело ответил Пилипчук и даже подмигнул секретарю сельсовета.
— Безусловно, — ответила девушка. — По проторенной всегда легче идти...
Она стояла в сторонке, внимательно прислушивалась к беседе двух руководителей, с ее уст не сходила еле заметная улыбка.
— Но что же это мы, товарищи, стоим? — спохватился Пилипчук. — Прошу в хату: у нас ведь сегодня вроде бы колхозный праздник... А когда праздник, можно посидеть малость, поговорить. А может, и чарку выпьем?
— Добро, Михаил Тихонович. Только сначала о деле.
— Там и поговорим. За столом и разговор идет лучше. Я так считаю.
Крутяк возразил:
— Не всякий разговор, Михаил Тихонович... И не всякому разговору рюмка помогает... Я приехал к вам по такому делу: хотим в первых числах следующего месяца привезти к вам на экскурсию единоличников из соседних сел. Согласны? Пускай походят, посмотрят, как вы живете, как хозяйничаете. Пусть кое-что у вас покритикуют — тоже не страшно... Силосные ямы уже облицевали?
— Одна готова, Остап Богданович, а для двух других нет у нас досок, — признался председатель колхоза.
— Разве вы не могли на лесопилке горбылей взять? — нахмурившись, спросил
Разговор получал неприятную окраску. Михаил Тихонович снял фуражку, принялся тыльной стороной ладони вытирать со лба пот. В самом деле, в словах Крутяка было много горькой правды. И почему так получается? Ведь еще вчера собирался послать подводу за горбылями и забыл.
— Вы строже с бригадиров спрашивайте, — посоветовал примирительным тоном председатель райисполкома. — Ваших личных стараний для такого хозяйства не хватит, Михаил Тихонович, на собственных плечах всего не потащите.
Ярине Тарасевич, наверное, надоел разговор о хозяйственных делах, хотя она и старалась ничем не выражать своего нетерпения. Лишь часто посматривала на Крутяка и чему-то загадочно и странно улыбалась.
— Ну ладно, Михаил Тихонович, не буду больше портить вам праздничное настроение. Послезавтра приеду на целый день, тогда и поговорим подробнее.
Пилипчук тряхнул чубом.
— Вот и хорошо. А до четверга мы все силосные ямы приведем в порядок, будьте уверены, еще и свекловичной да картофельной ботвы на силос уложим... А сейчас прошу к столу, там уже ждут.
Остап Богданович прищурился, перевел взгляд на девушку.
— Вот видите, Яринка, как нам повезло, а вы не хотели свой колхоз навестить, — промолвил он, поправляя китель, — военная привычка быть подтянутым не покидала Крутяка и на новой, невоенной должности. — А тут, можно сказать, колхозное торжество... Что ж, мы люди не гордые, отказываться от приглашения не станем. Или как, Яринка?
Девушка неопределенно повела бровями.
В двух просторных комнатах правления толпились люди, то тут, то там раздавался смех. Кто-то затянул песню. Кто-то шутя воскликнул:
— Десять лет, как женился человек, а до сих пор от радости поет! Что значит хорошая женщина в дом пришла.
— Да это он веселится, на чужих жен глядя.
— А разве это плохо?
— А ну прекратите галдеж! Хватит! — загудел усатый дядька Петро. — Гости идут.
В дверях появились Крутяк с Яринкой Тарасевич в сопровождении председателя колхоза.
— Разрешите, товарищи, посидеть с вами? — с веселой солидностью обратился к присутствующим Крутяк.
— Пожалуйста! Садитесь с нами! — вразнобой откликнулись колхозники в обеих смежных комнатах.
Крутяк пригладил светло-русые немного ершистые волосы, оправдываясь, добавил:
— Ехали на молотьбу, а будем на балу! Такое наше счастье, Яринка.
— Неплохое счастье, — многозначительно подмигнул дядька Петро. — Дай бог каждому!
Он хотел продолжить разговор, но Пилипчук поднял руку, за столами установилась тишина.