Профессор Жупанский
Шрифт:
Дед посасывал свою люльку и жадно ждал ответа.
А секретарь все ходила и ходила по комнате. Что она сейчас должна сказать старику? Представляет ли этот семидесятилетний дед, какую волну вызвал в ее сердце своими наивными вопросами? Не представляет... Где ее совесть? Неужели у нее никогда не хватит сил выпутаться из вражеских тенет? Ведь она, Яринка Тарасевич, не хочет крови! Нет и нет!
— Знаете, Роман Петрович, я в том, о чем вы меня спрашиваете, ничего не понимаю. Я ведь только секретарь сельсовета, к тому же девушка. В газетах пишут, что за границей кое-кто грозится новой
Каждое слово она произносила медленно и четко — так разговаривала Яринка со школьниками, когда была учительницей. Эта привычка сохранилась у нее до сих пор.
Дед Роман попыхивал люлькой и вроде бы не собирался уходить. Тарасевич вздрогнула. Ей надо побыть одной. Остаться без свидетелей. Но как избавиться от деда? Может, послать в клуб? Пускай пойдет кого-нибудь поищет.
Пока решала, как быть ей со сторожем, тот сам встал со стула, начал переступать с ноги на ногу на одном месте.
— Чего вам? — спросила Тарасевич, хорошо зная эту странную привычку сторожа.
— Мне бы домой. Я, доченька, раз-два: козу покормлю и прибегу, как исправный солдат. Может, разрешишь?
— Идите, Роман Петрович, да не задерживайтесь, потому что я хочу в клуб пойти, слышите?
Деда Романа будто ветром сдуло: лишь заскрипели доски под его ногами. Ярина минуту-другую прислушивалась к затихающим шагам сторожа, затем приблизилась к лампе, прикрутила фитиль, открыла окно и, опершись на подоконник, задумалась. Как трудно сложилась ее жизнь! Отца не помнит: его замучили польские жандармы еще в двадцать четвертом году, когда ей только-только исполнилось два месяца. С той поры жили вдвоем с матерью. А как жили? Бедствовали, а не жили. Мать работала в украинской школе учительницей и получала... Лучше сказать, ничего не получала. Жили на подаяния крестьян, дети которых ходили в школу. Она легко закончила четыре класса. После этого мать каким-то образом через знакомых учителей устроила ее в городскую гимназию. А сколько сил и здоровья стоило это матери. Правда, потом мать безмерно радовалась ее успехам в учебе. Ой, как она радовалась!
Сентябрь тридцать девятого года встретили, как весну. Им предоставили светлую квартиру, привезли дров. Они часто брались за руки, будто дети, и смотрели друг на друга счастливыми глазами. Подумать только — через два года она будет учительницей!
И вдруг война. В школе немцы устроили склад, а она за то, что уклонялась от обязательных работ, попала в лагерь.
Даже вздрогнула, вспомнив первую встречу со Злогим. Ее не били, как других, даже не допрашивали. Говорил главным образом Злогий, а она слушала. Глупенькая, верила в его «высокие национальные идеалы», в разглагольствования о «национальном сознании», о высшем долге перед Украиной. Кому верила? Злогому? Настоящий дьявол. Где был ее разум? Поверить, что Злогий и ему подобные защищают украинский народ!
— Теленок! Настоящий теленок, — шепотом промолвила Яринка, всматриваясь в ночную тьму.
Из лагеря ее, правда, выпустили, потому что дала Злогому обещание вступить в «национальный курень». Вскоре принимала участие в уничтожении какого-то военного отряда. Сам атаман
Вспомнив эту ужасную картину, Тарасевич застонала.
В глубине улицы раздались чьи-то шаги, потом стихли. Может, дед Роман возвращается? Нет, походка тяжелая... Сердце сжалось от страшного предчувствия.
— Гайдук! — сорвался с уст панический шепот. Отпрянула от окна.
Гайдук шел неторопливой, вразвалочку, походкой, и казалось, что под его сапогами содрогается земля.
Прошел мимо здания сельсовета, остановился. Постоял немного, словно вслушивался в ночь, и возвратился обратно. Теперь он направлялся прямо к раскрытому окну.
— Яринка!
Девушка стояла неподвижно.
— Яринка! — повторил тихо Гайдук, заглядывая в окно. — У меня приятные вести для тебя, — и он протянул зажатое в кулаке письмо.
Она даже не пошевельнулась.
— Возьми! — попросил он мягко. Наклонился через подоконник, зашептал еще вкрадчивее: — Небольшой пустяк, и ты будешь, Яринка, большой госпожой. Понимаешь? Сегодня для этого есть удобный случай. Слышишь, что я тебе говорю? Пойми — удобный случай!
Понимает ли? Теперь вроде бы понимает. Очень хорошо понимает, о каком «пустячке» идет речь. Зверюга!.. Пусть будет что будет, но письмо она не возьмет. Хватит!
— Отойдите, иначе я сейчас позвоню куда следует.
Гайдук помолчал немного, не то удивляясь, не то раздумывая.
— Так я должен уйти?
— Да! Да! Уйдите, чтобы я вас никогда больше не видела!
Гайдук какое-то время выжидал, будто решал и не мог решить, как ему после этого действовать. Потом неторопливо отошел. Вскоре его черная фигура исчезла во тьме, затихли тяжелые шаги, а Яринка растерянно стояла на прежнем месте. В висках яростно стучала кровь, кружилась голова, всю ее лихорадило. Села в кресло, беззвучно заплакала. Где ей искать спасения? Ведь так дальше жить нельзя! И до каких пор она должна терпеть? Для чего?
Скрипнула дверь.
— Кто там? — спросила чужим голосом.
— Это я, Яринка, дед Роман.
— И я! — добавил кто-то из темноты слишком весело.
Яринка молчала.
— А что с тобой, дочка? — всполошился вдруг старик, переступая порог. — Свет не горит. Что здесь случилось, доченька?
— Ветер, дедушка, — с трудом произнесла Тарасевич, а сама подумала: «Кто же это пришел с дедом?» Еле удерживая волнение, продолжала вслух: — Открыла окно, что-то душно стало, а лампа потухла... Кто там с вами пришел, Роман Петрович?
— Это все пустяки, доченька, лампу я сейчас зажгу. Вот закрою окно и зажгу, — успокаивал Яринку сторож, а она торопливо вытирала глаза. Ей очень не хотелось, чтобы он видел ее слезы. И потом, кто же это все-таки пришел с дедом? Голос будто Феклы Слепой. Только зачем же она пришла так поздно?
— Значит, ты меня, Яринка, не узнала? — спросил из темноты все тот же наигранный голос. — Разве ты не знаешь, что сегодня в клубе концерт?
— Неужели Фекла?
— Наконец угадала!
Будто на радостях, Фекла мелко застучала каблуками, пытаясь отыскать Яринку в темноте.