Прогулка заграницей
Шрифт:
Я стоялъ уже около десяти минутъ, очарованный прелестью этого мста, какъ вдругъ, точно съ тмъ, чтобы довершить иллюзію сверхъестественнаго, какъ разъ надъ моей головой закаркалъ воронъ. Я вздрогнулъ, но сейчасъ же разсердился самъ на себя. Взглянувъ вверхъ, я увидлъ ворона, сидящаго на втк надъ моей головой и глядящаго на меня. Во мн поднялось то же самое чувство стсненія и обиды, какое бываетъ, когда замтишь, что кто-нибудь чужой тайно наблюдаетъ за тобой и мысленно осуждаетъ тебя. Я глядлъ на ворона, воронъ глядлъ на меня. Нсколько секундъ продолжалось молчаніе. Затмъ птица переступила нсколько по втк, какъ будто съ тмъ, чтобы занять боле удобный пунктъ для наблюденій, приподняла свои крылья, низко опустила между плечъ голову, вытянувъ ее по направленію ко мн, и каркнула вторично; карканье это было явно оскорбительнаго свойства. Если бы воронъ говорилъ по-англійски, то и тогда онъ не сказалъ бы ясне, чмъ теперь на своемъ родномъ язык: «Эй, чего теб здсь нужно?» Я почувствовалъ себя въ такомъ же глупомъ положеніи. Какъ если бы былъ пойманъ и уличенъ въ какомъ-нибудь некрасивомъ поступк. Однако же, я молчалъ; я не хотлъ входить
Я продолжалъ молчать. Тогда противникъ мой поднялъ голову и кого-то позвалъ. Тотъ часъ же въ недалекомъ разстояніи послышался отвтный крикъ, очевидно, на какой-то вопросъ. Первый воронъ принялся объяснять что-то съ большимъ увлеченіемъ, вслдствіе чего прилетлъ и второй. Оба сли рядышкомъ на одной втк и принялись разсматривать меня такъ же непринужденно и оскорбительно, какъ если бы они были великими натуралистами и разсматривали бы новый видъ какого-нибудь клопа. Положеніе становилось все боле и боле затруднительнымъ. Они призвали еще третьяго товарища. Это было уже слишкомъ! Я видлъ, что преимущество на ихъ сторон и ршилъ выпутаться изъ затрудненія бгствомъ. Они торжествовали мое пораженіе точно такъ же, какъ бы сдлали это на ихъ мст многіе неразвитые люди. Они смялись надо мной (потому что и воронъ можетъ смяться точно такъ же, какъ человкъ), длали въ догонку мн различныя обидныя замчанія, пока не потеряли меня изъ виду. Правда, они были не больше какъ воронами, и хотя я не придавалъ значенія тому, что они думали обо мн, но когда хоть бы даже воронъ начнетъ кричать вамъ вслдъ: «Что за шляпа! Эй, скинь свой жилетъ!» и тому подобныя вещи, то это все-таки оскорбляетъ и сбиваетъ васъ съ толку, и не помогутъ тутъ никакіе доводы и аргументы.
Животныя, безъ сомннія, разговариваютъ между собою. Вопросъ этотъ уже давно ршенъ; но я полагаю, что есть немного людей, которые понимаютъ ихъ разговоръ. Я зналъ всего одного такого человка. Я говорю, что онъ умлъ понмать ихъ, потому что онъ самъ разсказывалъ мн объ этомъ. Это былъ простодушный среднихъ лтъ рудокопъ, жившій долгое время въ уединенномъ уголк Калифорніи, среди деревьевъ и горъ, изучившій обычаи и привычки единственныхъ своихъ сосдей — зврей и птицъ до тхъ поръ, пока не убдился, что въ состояніи понимать всякій звукъ, изданный ими. Звали его Джимъ Бэкеръ. По словамъ этого Джима Бэкера, не вс животныя одинаково развиты, нкоторыя изъ нихъ употребляютъ только самыя простыя слова и врядъ ли способны на сравненіе или какой-нибудь цвтистый оборотъ рчи. Наоборотъ, у другихъ запасъ словъ весьма великъ, языкомъ они владютъ въ совершенств, а выговоръ правиленъ и изященъ; такія животныя и говорятъ больше всего; они любятъ поговорить и, сознавая въ себ талантъ, не прочь «щегольнуть» имъ. Бэкеръ говорилъ, что посл долгихъ и тщательныхъ наблюденій онъ пришелъ къ тому заключенію, что синія сойки лучшіе говоруны изъ всхъ птицъ и зврей. Онъ говорилъ:
— Да, синія сойки умне всхъ остальныхъ животныхъ. Расположеніе духа и чувства, имъ доступныя, гораздо разнообразне, чмъ у остальныхъ; и, поврите ли, все, что сойка чувствуетъ, она можетъ выразить и словами. И не только какими-нибудь общими мстами, нтъ, она говоритъ краснорчиво, литературно, мало того, она не прочь употребить и метафору, да, метафору! Что же касается до искусства владть языкомъ, то врядъ ли вы увидите сойку, которая ползла бы въ карманъ за словомъ. Никто еще не видалъ этого. Рчь у нихъ такъ и кипитъ! При этомъ вотъ что еще: я долго наблюдалъ и утверждаю, что ни одна птица, или корова, или кто другой, незнакомы такъ хорошо съ грамматикой, какъ синяя сойка. Быть можетъ, вы скажете, что и кошка хорошо знаетъ грамматику. Да, знаетъ и кошка; но посмотрите на нее, когда она взволнована; послушайте ихъ, когда он ночью перетрясаютъ другъ другу шкуру на крыш, и вы услышите такую грамматику, что у васъ барабанная перепонка лопнетъ. Незнакомые съ этимъ дломъ говорятъ, что это не что иное, какъ дьявольскій шумъ, который поднимаютъ дерущіяся кошки, но это неправда; это происходитъ оттого, что кошки забываютъ тогда о грамматик. Я никогда или же очень рдко замчалъ, чтобы синяя сойка забыла грамматику, а если и случался такой грхъ, то она конфузилась, какъ человкъ, она немедленно снималась и улетала.
«Быть можетъ, вы будете говорить, что сойка все-таки не боле, какъ птица. Ваша правда, да, она птица, хотя бы уже потому, что покрыта перьями и, быть можетъ, не принадлежитъ ни къ какой церкви; но, съ другой стороны, она такое же человческое существо, какъ и вы сами. И я скажу вамъ, почему. Потому что способности, инстинкты, чувства и интересы сойки захватываютъ положительно все на свт. У сойки не боле принциповъ, чмъ у любого конгрессмена. Сойка готова солгать, сойка готова украсть, обойти, измнить; въ четырехъ случаяхъ изъ пяти сойка отречется отъ самыхъ торжественныхъ своихъ общаній. Святость обязательствъ, это такое понятіе, которое никоимъ образомъ не укладывается въ голов сойки. Наконецъ, въ довершеніе всего, есть и еще пунктъ; въ божб сойка превзойдетъ любого джентльмена изъ рудника. Вы скажете, что и кошка уметъ божиться. Да, можетъ и кошка; но затроньте только сойку, и куда вашей кошк! Ужь вы не говорите мн, я понимаю толкъ въ этихъ вещахъ. А вотъ еще обстоятельство: въ брани, въ хорошей сильной брани, сойка далеко опередитъ человка, хоть бы самого богослова. Да, сэръ, въ сойк отражается все, что есть въ человк. Сойка кричитъ, сойка смется, сойка чувствуетъ стыдъ, сойка дйствуетъ съ разсужденіемъ по заране обдуманному плану, сойка критикуетъ, любитъ сплетни и скандалы, обладаетъ юмористической жилкой, сойка не хуже,
ГЛАВА III
«Въ то время, когда я только-что сталъ понимать разговоръ соекъ, случилась вотъ какая исторія. Лтъ семь тому назадъ изъ этой мстности ушелъ послдній человкъ. Я поселился въ его хижин, которая и по сіе время стоитъ въ томъ положеніи, какъ ее бросилъ хозяинъ; какъ видите, небольшая хибарка въ одну большую комнату, сложенная изъ бревенъ и крытая досками; между крышей и поломъ ничего — потолка нтъ. Ладно, вотъ какъ-то въ воскресенье утромъ вышелъ я и сижу передъ своей хижиной, и кошка около меня на солнц грется, посматриваю на синющіе холмы, прислушиваюсь къ грустному шелесту листьевъ и думаю о своемъ дом, который остался далеко, въ Штатахъ, и о которомъ я уже около 30 лтъ ничего не слышалъ; вдругъ вижу садится на крышу хижины сойка съ жолудемъ во рту и говоритъ: „Галло, вотъ такъ исторія“. Между тмъ, жолудь вывалился у нея изъ клюва и: понятно покатился внизъ по кровл, но сойка не обратила на него никакого вниманія. Голова ея была всецло занята поразившимъ ее предметомъ, это была дыра въ кровельной доск отъ вывалившагося сучка. Она склонила голову на сторону, закрыла одинъ глазъ, а другимъ смотрла на дыру, какъ „опоссумъ, заглядывающій въ кувшинъ“; затмъ она посмотрла вверхъ, взмахнула крыльями, что, понимаете, означаетъ у нихъ удовольствіе, и сказала: „Это похоже на дыру, это ужасно похоже на дыру, чортъ возьми, если я не уврена, что это и есть на самомъ дл дыра!“
„Затмъ она снова наклонила голову и опять принялась за осмотръ, посл чего весело подняла глаза, замахала разомъ и крыльями, и хвостомъ и сказала: „Э, нтъ, это не дурная штука! Мн повезло! Что за прелестная дыра!“ Затмъ она слетла на землю, схватила жолудь, поднялась съ нимъ на крышу и, опустивъ его въ дыру, откинула назадъ голову, и на лиц ея засіяла восторженная улыбка. Вдругъ сойка какъ бы застыла въ напряженномъ вниманіи и улыбка постепенно сходила съ ея лица, какъ бы сбриваемая бритвою, и уступила мсто выраженію крайняго изумленія. При этомъ она сказала: „Почему я не слышала, какъ онъ упалъ?“ Она опять приложила глазъ къ дыр и долго присматривалась; затмъ подняла голову и покачала ею; она обошла вокругъ дыры и заглянула въ нее съ другой стороны, и снова покачала головой. Съ минуту она подумала, затмъ принялась снова за самое тщательное изслдованіе: ходила кругомъ дыры во вс стороны и заглядывала въ нее чуть не со всхъ румбовъ компаса. Ничто не помогало. Тогда, свъ на самый конецъ крыши, она съ физіономіей, погруженной въ задумчивость, съ минуту поскребла у себя правою лапою въ затылк и, наконецъ, сказала: „Ладно, это слишкомъ для меня трудно, пусть такъ; быть можетъ, это какая-нибудь черезчуръ глубокая дыра; однако же, нечего мн здсь проводить попусту время, слдуетъ заняться дломъ; полагаю, что такъ будетъ лучше, по крайней мр, попытаюсь“.
„Съ этими словами она улетла, принесла второй жолудь и опустила ее въ ту же дыру, посл чего какъ можно поспшне приложилась къ ней глазомъ, чтобы посмотрть, куда упадетъ жолудь, но опоздала. Она смотрла по меньшей мр съ минуту, затмъ, поднявъ голову, вздохнула и промолвила: «Скверно, мн, кажется, никогда не понять этого обстоятельства, однако, попробую еще разъ». Она принесла третій жолудь и приняла вс предосторожности, чтобы услдить, куда онъ днется, но опять безуспшно. «Ну, — сказала она, — я еще никогда не встрчалась съ подобной дырой; я начинаю думать, что это какая-нибудь особая дыра». Затмъ она точно съ ума сошла. Крича, что это колдовство, она бгала вверхъ и внизъ по крыш, трясла головой и бормотала что-то про себя, наконецъ, волненіе ея превзошло всякія границы. Я никогда еще не видалъ, чтобы птица такъ горячилась изъ-за подобнаго пустяка. Немного успокоившись, она опять подошла къ дыр и, поглядвъ на нее съ полминуты, сказала: «Хорошо, ты очень длинная дыра, очень глубокая дыра, быть можетъ, единственная въ своемъ род дыра, но тмъ не мене, я наполню тебя; да, будь я проклята, если я тебя не наполню, хотя бы на это потребовалось цлыхъ сто лтъ!»
«И съ этими словами она улетла. Вы сроду не видали ничего подобнаго. Сойка принялась за работу, какъ негръ, и усердіе, съ которымъ она таскала въ теченіе двухъ съ половиной часовъ въ эту дыру жолуди, было, поистин, для меня удивительно. Она ни на минутку не остановилась, чтобы еще разъ заглянуть въ дыру; она опускала жолудь и тотчасъ же летла за другимъ. Наконецъ, она съ трудомъ уже могла двигать крыльями, такъ она измучилась. Еле-еле добралась она вся мокрая отъ пота, словно кувшинъ изъ подо льда и, опустивъ въ дыру жолудь, сказала: „ну, теперь-то я полагаю, что ты до самыхъ краевъ наполнена!“ и она нагнулась, чтобы посмотрть. Вы мн не поврите, если я вамъ скажу, что, когда она подняла отъ дыры лицо, то оно было совершенно блдно отъ ярости. „Какъ, — закричала она, — я накидала туда столько жолудей, что хватило бы на 30 лтъ для пропитанія цлой семьи, а, между тмъ, если я вижу хоть тнь жолудя, то пусть меня тотчасъ посадятъ въ музеумъ съ брюхомъ, набитымъ опилками!“
Она едва доползла до конька крыши и, прислонившись къ труб, собиралась съ силою и мыслями.
„Но вотъ прилетла другая сойка и, не дослушавъ восторженныхъ привтствій первой, спросила, въ чемъ дло. Бдняга разсказала ей все по порядку и прибавила: „Вотъ она, дыра-то, если не вришь мн, пойди и посмотри на нее сама“. Новоприбывшая отправилась, осмотрла дыру и, возвратясь, спросила, „сколько же ты туда набросала жолудей?“ — „Не меньше, какъ тонны дв“, — отвчала бдняжка. Вторая сойка пошла и снова осмотрла дыру. Не будучи въ силахъ ршить загадку, она подняла крикъ, на который прилетло еще три сойки. Вс он изслдовали дыру, вс он заставляли разсказывать потерпвшую свое приключеніе, а затмъ начали спорить между собою и высказывать свои предположенія одно другого глупе…