Прогулки с бесом
Шрифт:
– Ребятки, вы засиживаетесь до темноты, керосин нужен для лампы? Нужен! Думайте!
– и спички, спички, эти проклятые спички! Неизмеримые страдания получали люди, как ни странно звучит, от "спасителя и благодетеля": огня! От спичек! Наши наказания за баловство с огнём идут от грека Прометея. И отец попал в Гестапо из-за спичек, и всё, что потом случилось с монастырским "жилым фондом" - от спичек... вернее - от их недостатка.
Спички были дороже керосина, вот почему лампу на ночь упомянутая бабушка не гасила, а только ограничивалась прикручиванием фитиля до минимального горения. До утра. Утрами лампа давала
И до сего времени, среди оставшихся от тех времён обитателей монастыря, нет единого мнения о "яркой" ночи:
– Наши лётчики бомбили монастырь зажигательными бомбами!
– сами себя убеждали "знатоки", не зная ни единой статьи из "женевских конвенций о запрете применения термитных бомб".
– Какие "зажигательные", чего сочиняешь!? Фугасные бомбы были! Когда первая упала внутри ограды - взрывная волна вышибла стёкла и повалила горящую бабкину лампу! Бензин хотя и с солью в лампе был, но вылился на скатерть, а фитиль сделал то, что всегда делали все фитили. Вот и все ваши "зажигательные"!
– А бабка?
– Что бабка! Ребята вечер просидели, наигрались и разошлись по домам. Налёт начался, а бабка при первом звуке авиационных моторов по привычке, с начало войны приобретённой, под кровать спряталась... Не выдержала старушка... Что поделать: привыкла... Хотя и старая, но и она "военный опыт" приобрела. Потому и спряталась в "убежище": "если дом развалится, то кровать выдержит, кровать железная, старой работы" - многие тогда верили, что лучшее место спасения от бомбёжки - под кроватью. Когда келья "занялась", соседи с трудом из-под кровати её вытащили. Упиралась и орала, будто её убивать собрались!
А ночь светлела! Мгновенно сообразили, что горит в монастыре, и что это конец монастырю. Что выгорит две трети келий - никто не знал.
"Звериное человеческое чутьё" сказало матери:
– Конец монастырю, пора уходить! Давайте узлы вязать - означало, что нужно собирать нехитрые пожитки и уходить. Куда? Куда угодно, но подальше от огня и бомб на огонь. Ну и чутьё у женщин!
В определённое время жизни полная нищета - благо: она избавляет от страданий "всё потеряно", но временная нищета не значит, что нищим следует оставаться навсегда.
А тогда спокойно и деловито, без криков, визга и шараханий от близких разрывов "гостинцев с неба", мать завязала в одеяла наше "имущество" и стала выносить за монастырскую ограду через пролом в стене, что находился наискосок от кельи. Вот он, момент прояснения! Вот он, "момент истины"! В самом деле, не наделай в своё время "насельники" проломов в стенах там, где им нужно для общения с внешним миром, то чтобы могло быть тогда? Проход к главным монастырским воротам был перекрыт морем огня, и если бы не проломы, что были сделаны мудрыми и предусмотрительными новыми насельниками, то многие граждане просто сгорели бы заживо. Кто смог бы перемахнуть через трёхметровую монастырскую стену? Мудрые, беспредельно мудрые русские люди, а пролетарии, обитатели монастырей - особенно! Если бы они ещё и войну не прозевали...
Отцу и матери было достаточно одного "рейса" для выноса скудного "имущества". До сего дня поражает вопрос: с чего родители решили, что нужно покидать келью? Горело в противоположном конце монастыря, до нас было далеко, могло и не дойти огненное море?
– Уходим!
– не было ответа на тот вопрос тогда, и теперь уже никогда не получу. Надеюсь, что нынешнее любопытство моё удовлетворят там, но какова цена здешнего любопытства там? Что в нём? "Праздное любопытство", как сказал бы любимый "учитель русского языка и литературы"? Разве допросить беса?
А ночь светлела! Родная авиация на свет от горящей бабкиной кельи вскорости пригнала вторую волну бомбардировщиков "с полной бомбовой выкладкой": видно, аэродром близко был.
Не менее быстро на монастырский "огонёк" из города прикатили две большие машины, полные солдат, и факт прибытия наша пара определяет как самый весёлый анекдот военного времени:
"враги-захватчики собирались тушить то, чего не поджигали".
Командовал Herr Offizier. Высокий. Если врагам дозволить быть симпатичными - офицер им был. Спокойный. Не суетливый. Если бы знал на то время значении "фатум" - так бы и сказал о лице вражеского офицера:
– "Оно было фатальным..." - понимания были недоступны.
После того, как мать дала команду "покинуть судно!" - родная келья почему-то перестала представлять интерес и показалась чужой... Каким-то запредельным чувством понял: келью огонь не обойдёт стороной, "покойник" она... Сгорит. Не уверенность матер о гибели кельи в огне передалась мне, что келью вижу в последний раз - понял самостоятельно, сам превратился в отличного индикатора на предстоящие события.
До нашей кельи от места пожара было с десяток домов, и более наивный человек, чем я, мог бы подумать, что огонь его жилище обойдёт стороной. Задвинутая в угол между монастырскими стенами, родная келья показалась жалкой и несчастной и откуда-то на мгновенье появилась мысль не к месту: "а кто в ней жил до нас"?
Надвигались новые, интересные, важные и увлекательные события. Одним из таких и стал очень скорый приезд двух машин с немецкими солдатами. То, чем собирались заняться прикатившие из города немцы, обещало быть более интересным, чем все пожары мира одновременно заполыхавшие. Пожар "вечного города", если бы я о нём тогда что-то знал, не представлял такого интереса, как полыхание уже двух келий родного монастыря.
Приехавшие солдаты не все вышли из машин, а только часть. Очень скоро услышал женский вой, и он отвлёк от созерцания горевших келий. Перед приехавшим офицером на коленях стояли две монастырские бабы и выли с причитаниями. Причина воя была непонятна, но страшна: бабы просто так выть не будут! Выяснилось позже: прикативший из города Herr Offizier с командой огнеборцев предлагал немедленно взорвать по одному дому с каждой стороны от горящей кельи, и таким образом лишить огонь пищи! Не дать ему переходить на другие строения! Это нужно делать быстро, Schneller!
– Батюшка! Отец родной! Кормилец!
– плюхнулись в ноги врагу "хозяйки" пока ещё целых келий - да как же можно мой дом взрывать! Да куда мне деваться с малыми детушками!? Да как же это получается: Мотькин дом останется целёхоньким, а мой - взорвут!?
– "души положим за други своя"!
Женские плачи, переходящие в вой, делится на:
а) вой тихий с неустранимым источником причины воя,
б) вой протестующий, требовательный.
Вой монастырских баб исполнялся под буквой "б".