Прогулки с бесом
Шрифт:
В чёрном ночном небе гудели моторами советские "бомбовозы" не забывая посылать груз бомбовых люков на огонь внизу,
третья келья, кою Матрёна умоляла не взрывать - очень скоро в компании первых двух жарко и неугасимо приступила к процессу "самоликвидации" и горела ярким, жёлтым пламенем начиная с крыши, бабы, осознав свою глупость прекратили вой,
я любовался ежесекундными изменениями в картине пожара, все были чем-то заняты, и только вражеский борец с огнём бездействовал:
– Господин офицер, чего ждёте, почему не приступаете к выполнению порученного задания!? Вам представился случай сотворить доброе дело, чего ждёте!?
– в пожар
– Друг-соавтор, чего, какого рожна ждал доблестный иноземный борец с огнём в русских, бывших женских монастырях?
– И не только борец с огнём: это был большой специалист по взрывным работам. Сапёр, отвечавший за подрывные работы, хорошо знал "огневое" дело и умел бороться с пожарами любой категории сложности. К тому времени на его счету была масса взорванных "объектов как гражданского, так и военного назначения". Храбр был вражеский офицер, мужествен и стоек, но страдал идиосинкразией. Будь ты любым врагом, но если тебя идиосинкразия не обошла - к женщинам не подходи! Встречались враги с таким заболеванием, но сколько в процентах на весь Вермахт - данных в "Истории войны" нет. При множестве маленьких плюсов у вас, мужчин, есть один большой "минус", подаренный Природой - "непереносимость женских слёз". От идиосинкразии, если не врал профессор психиатрии из Берлина, страдают только мужчины, но для какой нужды Природа так жестоко с ними обошлась - на этот вопрос вроде бы ответа не существует.
– Так, бесяра?
– Почти... наисильнейшее воздействие оказывает женский вой, только вой, без единой слезинки, эмоций и чувств. У женского воя название есть: "голосянка". Наиотвратнейший вид бабьего воя приносящий во все времна материальную пользу "страдалице".
– В случае с Матрёной разве польза была? Вижу только проигрыш: келья-то сгорела.
– Сгорела, спора нет, но военный человек, офицер, разве не отступил?
Слёзы-то бывают разные. Слёзы "без голоса" по "убойности" наполовину слабее слёз с причитаниями. Женщины об этом хорошо знают и часто используют мужскую болезнь с великой пользой для себя.
– О какой "идиосинкразии" речь вести, если пришельцы, по "совецкой" классификации - поголовно "фашистские изверги"?
– Забавная картина: офицер и взвод сапёров, прикатившие спасать чужой монастырь от выгорания, по определению "совецкой власти и её передовой части граждан" - "фашист", а потомки, убивающие стариков "спасших Европу от коричневой чумы" - кто угодно, но не "квашисты". В званием "фашист" до сего времени вкладываете всё отвратительное, подлое и жестокое при общении с себе подобными.
Был ли офицер страдающим от идиосинкразии фашистом, или это был не такой "фашист", каких потом в избытке показывал с экрана советский кинематограф? Иностранный пожарный стоял к воющим бабам в пол-оборота, ее полным фронтом, как бы стеснялся, смотрел на огонь, а не на баб. Что было на его лице?
– если кто-то заявит:
– "Уже в семилетнем возрасте я был хорошим физиономистом" - соврёт. Физиономист из меня никакой, и сейчас в этой науке ничего не смыслю.
О тогдашнем вражеском офицере написал бы так:
– "Его лицо выражало нетерпение..." - да простит читатель избитую, тысячами повествований, фразу!
– Где Вы, сегодня, господин офицер? Жив? Помнишь пожар в бывшем женском монастыре? Нет тебя в живых, простая арифметика не позволяет столько жить: если тогда за твоими плечами стояли тридцать прожитых лет, да плюс шестьдесят послевоенных...
Ты призван на небо и тебя поминаю добрым словом. Почему бы и "нет"? Бес как-то высказался: "желание сделать доброе дело выше самого дела" - бес хитрил и переделал известное "ожидание праздника - лучше самого праздника".
– Особенно сейчас, когда праздники превратились в "мероприятия" - и тебя, господин офицер, поминаю добрым словом только за одно желание спасти русский, ими и опоганеный, женский могастырь.
Знал тогда что-то из психиатрии? Разумеется, "нет", и сейчас ничего не знаю в самой тёмной из наук о поведении человека. Уверен: тот командир сапёров знал о силе воздействия женских слёз на большую часть мужчин мира, потому ничем не возразил вою Матрёны. А, следовало!
– Мужская идиосинкразия всегда была, и впредь будет "пятой колонной" при общении мужчины с женщиной. Женщина только один раз бывает побеждена мужчиной... хотя и это сомнительно:
– "Ожидала большего..." - и следует череда выплат "неустоек" и "контрибуций" - пропел бес в левое ухо
– Что за намёки? О чём?
– Непонятно? Вой женщин "велик, могуч, суров и непобедим", и вашими, мужскими "арсеналами", остановить его невозможно, какими бы сильными и мужественными вы не были! Вот и тогда две воющие русские бабы оказались сильнее немецкого
офицера вместе с командой военных борцов с огнём.
Все немцы были европейцами, уважающими и почитающими женщин плюс частная собственность. Не всегда и не все уважали частную собственность, война всё же, не до этики, но всё же случалось. Возможно, что в иных оккупированных городах и весях союза были другие захватчики, и, согласно записям в отечественной литературе, в других местах всё происходило иначе: если и поджигали строения - не пытались гасить.
Где-то враги поголовно, без исключения, были "хамы, грабители, убийцы и насильники", сволочи, наконец - для захватчиков такое поведение естественно, зачем захватчикам быть иными, но в начинавший гореть монастырь на тупорылых грузовиках прикатили какие-то нестандартные, ненормальные немцы, рисковавшие жизнями не понятно во имя чего! Да и офицер у них был не совсем настоящий фашистский офицер, а так, какое-то недоразумение! Для чего они прикатили?
Не могу представить, что думал иностранный борец с огнём о двух монастырских бабах, грудями вставших на защиту домовладений от разрушения:
– Беся, случаем, не слышал, не произнёс вражеский офицер традиционное "Dummkopf!" в сторону воющих баб? Воздержался?
– Воздержался, воздержался, всё же европеец! Он только подумал об этом.
Повторяю: негодное дело старые события определять новыми мерками. Что немецкий офицер не по собственной инициативе в разгар приличной бомбёжки прикатил с подчинёнными тушить чужой монастырь - об этом и говорить не надо, его послало высшее начальство. Первый вопрос. Второй: была нужда тушить чужой монастырь с риском потерять своих солдат от советских бомб? Что для него чужой монастырь? Чем был на то время монастырь? Бревенчатые избы возрастом за сто лет? Труха, а не жилища! Чего их было спасать? Какое напутствие получили солдаты от своего фюрера перед "драг нах остен"? "чем больше будет уничтожено этих русских - тем лучше", а эти, коих кто-то послал тушить пожар в чужом монастыре, явно не выполняли "предначертаний вождя"? Так надо вас понимать, господа?