Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Марик поглядела на него с удивлением.
— Вы действительно позволите ему решить свою судьбу в этом?
— Я слуга, а он господин, — сказал Хатори, прикрыв глаза. — Пусть будет так.
На обратном пути он гнал экипаж, что было мочи: хотелось быстрее вернуться к брату. Пусть самому ему возможность брака с Марик приносила только тоску, но, может быть, хотя бы Хайнэ порадуется. И, помимо всего прочего, подготовка к церемонии будет прекрасным поводом для того, чтобы больше не возвращаться во дворец —
Да. Может быть, всё это и к лучшему.
Вернувшись домой, Хатори сразу же поднялся наверх в спальню, однако она оказалась пуста.
— Где Хайнэ? — закричал он, испугавшись, что тот поехал обратно во дворец. — Куда он снова делся?
Однако слуги сказали ему, что за время его отсутствия ни один экипаж не выезжал со двора, ни один человек не входил в дом и не выходил из него.
Хатори бросился искать брата.
Сам не понимая, почему, он испытывал сильную тревогу — утром, когда Хайнэ точно так же «исчез», такого не было.
Он обшарил весь сад, побывал в покоях госпожи Ниси, которая за несколько часов до того уехала в храм, в купальне, в библиотеке, в кабинетах, в столовой.
Хайнэ нигде не было.
Тогда Хатори снова бросился на второй этаж. Там оставались только пустовавшие комнаты, в которых не было ничего интересного, но кто знает, что могло прийти в голову брату. Вот только почему тот не откликался, слыша, что его зовут?
Ту комнату, которая предназначалась для него самого, Хатори проверил последней.
Он распахнул двери — и тут, наконец, увидел брата.
Тот ничком лежал на залитом кровью полу. Кровь была повсюду — на его одежде, на волосах, на мебели.
Хатори показалось, что у него остановилось сердце.
Он никогда не испытывал ужаса, даже во сне — ночные кошмары обходили его стороной. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь его затрясло от страха, чтобы у него подкосились ноги, помутилось перед глазами, пополз по спине ледяной пот.
До этого момента он вообще не знал, что такие ощущения возможны.
Он рухнул на колени перед братом, наклонился над ним, попытался нащупать пульс.
— Нет, нет, нет, нет! — вырывалось у него одно-единственное слово, и ему казалось, будто кто-то невидимый, пронзив ему грудь, добрался до сердца и теперь сжимает его в кулаке, всё с большей и большей силой.
Хайнэ ещё дышал; обнаружив это, Хатори наклонил голову и впервые в жизни заплакал.
А потом схватил его на руки, прижимая к себе, как маленького ребёнка, и бросился вниз.
Часть 3. Суд и маскарад
Глава 13
О том, что случилось с её братом, Иннин узнала утром следующего дня.
— Он пытался совершить самоубийство, — сообщила Даран. — К сожалению,
Иннин до того рассвирепела, что готова была влепить ей пощёчину за эти слова, однако сдержалась и вместо этого кинулась прочь из зала.
— Куда ты собралась? — неслись ей вдогонку слова учительницы. — Ему уже не требуется помощь, его жизни ничто не угрожает.
«А вот ему я точно влеплю пощёчину, — яростно думала Иннин, сидя в экипаже. — Он ещё вспомнит, что такое старшая сестра!»
Она ворвалась, поймала за руку одну из служанок.
— Где он?!
Её провели наверх.
Брат лежал в постели, закутанный во множество покрывал, обескровленный и неподвижный. Не спал.
— Восемь лет терпел, а тут вдруг не выдержал? — осведомилась Иннин, с силой захлопнув дверь. — Так, значит, да?
Она подошла к постели ближе.
Хайнэ не повернулся в её сторону — продолжал глядеть остановившимся, потухшим взглядом куда-то в потолок.
— Конечно, ты даже не посмотришь на меня, — сказала Иннин, сложив руки на груди. — Плохая, злая сестра! Не жалеет несчастного, разговаривает с ним так грубо! Только знаешь что? — она наклонилась над Хайнэ, схватила его за плечи и прожгла взглядом. — Я не собираюсь тебя жалеть! Ясно?
Брат, наконец, зашевелился.
— Пусти, — безразлично сказал он. — Мы давно уже не брат и сестра, какое тебе до меня дело.
— Не брат и сестра? — повторила Иннин, садясь рядом с ним на постель. — Нет, ты заблуждаешься. Это мою кровь ты вчера пролил, мои руки исполосовал ножом!
Она схватила его руку, задрала рукав и с силой стиснула перебинтованное запястье, так что на лице у Хайнэ появилась гримаса боли, но это было лучше, чем видеть на нём усталость и равнодушие.
— Мы близнецы, ты понимаешь, что это значит? — продолжила Иннин, схватив брата второй рукой за лицо и не позволяя ему уклониться от её взгляда. — Изначально мы были одним. Я и сейчас ощущаю тебя так, своей частью, своей плотью, своей половиной!
Она добилась своего: на лице брата, наконец, проскользнуло какое-то подобие живой эмоции.
— Ты никогда мне этого не говорила, — пробормотал Хайнэ, закрыв глаза.
— А вот теперь говорю!
— Ну и зачем тебе такая плоть, обезображенная, уродливая, больная? — едва слышно спросил брат. — Не лучше было бы отсечь её от себя раз и навсегда и забыть о ней, как будто никогда и не было?
— А что я, по-твоему, пыталась сделать все эти восемь лет?! — закричала Иннин. — Вот только твоё уродство здесь не причём! Больше того, не смей называть моё тело уродливым, не смей калечить его, резать, причинять ему боль, и только попробуй его убить! Мне всё равно, какой ты! Ты мой брат, я тебя люблю!