Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
— Вы запрёте меня здесь навсегда? — печально поинтересовался Хайнэ.
— Не будьте о себе такого высокого мнения, — фыркнул Астанико. — Сейчас у вас порыв благородства и возвышенных чувств, вы одухотворены и с лёгкостью сделаете то, на что в обычном состоянии у вас не хватает душевных сил. Но долго это не продлится, и вы это сами понимаете. Через какое-то время все ваши низкие качества вернутся, и трусость в вас снова победит.
— А вы этого так хотите? — тихо спросил Хайнэ, поглядев ему прямо в глаза. — Чтобы всё низкое во мне победило? Вы действительно
Лицо Астанико перекосилось.
— Не думаю, что вы сознательно используете все эти приёмы, — проговорил он куда-то в сторону. — У вас бы не хватило ума. Но иногда глупость бывает умнее мудрости, какая странная вещь, не устаю ей поражаться!
Он вдруг схватил Хайнэ за запястье и с силой сжал.
— Будь по-вашему, глупый ребёнок, — проговорил он тихо и яростно, глядя ему в лицо. — Я спасу вашего брата. Но только не смейте когда-нибудь разлюбить меня, слышите? Если сделаете это однажды, я убью вас. Сопоставление наших гороскопов, кстати говоря, ясно говорит об этой возможности, о том, что один из нас убьёт другого… впрочем, вы вряд ли что-нибудь в этом поймёте. Оставайтесь здесь и не вздумайте что-нибудь предпринимать. Я всё устрою.
С этими словами он отпустил руку Хайнэ и размашистым шагом вышел из кабинета. Путаными ходами он направился к своей спальне и лишь один раз помедлил, остановившись посреди коридора. Лицо его искривилось — то ли мучительно, то ли от злости, но он тут же, переборов себя, продолжил путь.
Он распахнул двери спальни; Иннин сидела на его постели.
Он привёл её сюда ещё ночью, улыбаясь гадкой удовлетворённой улыбкой, однако после этого ушёл, приказав подождать его — и отсутствовал до самого утра.
«Он уже начал издеваться, — мрачно усмехнулась Иннин, когда за окном забрезжил рассвет. — Я не только должна подвергнуться унижению, но ещё и ждать этого унижения, а под конец, измучившись от ожидания, захотеть, чтобы он пришёл быстрее. Но этого не будет».
И она, собрав в себе все силы, приказала себе не думать о предстоящем, и так и просидела всю ночь — безмолвно наблюдая картину за окном глазами холодной статуи.
— Приготовились пожертвовать своим самоуважением во имя спасения господина Хатори? — осведомился Астанико, появившись на пороге.
«Я должна учиться преодолевать гордость, — думала Иннин, не глядя на него. — А иначе как я смогу покинуть это место? Всё это — только подготовка, чтобы… чтобы сделать это».
— О, ваша душа на самом деле жаждет этой искупительной жертвы, — продолжал Главный Астролог. — Принеся её, вы станете выше в собственных глазах. И неважно, что метод подл; чем подлее метод, тем выше вы будете считать себя. Невинная жертва… подите вон.
Иннин вздрогнула.
— Подите вон! — снова рявкнул Астанико. — Думаете, я на самом деле так вожделею к вам, как к женщине? Да нет, в действительности мне было просто интересно посмотреть, что победит в вашей душе. Теперь моё любопытство удовлетворено, можете идти.
Иннин вскочила на ноги.
— Жалкий подлец! — закричала она, чувствуя одновременно ужас, отвращение и облегчение.
«Сколько времени было потеряно…» — пронеслось в
— О, нет, — с елейной улыбкой возразил Астанико. — Подлецом бы я был, если бы принял вашу жертву, а потом заявил, что ничего не собираюсь давать взамен. И, сказать по правде, так я и собирался сделать. Но меня остановило соображение о том, что после этого вы до конца жизни будете считать себя безвинной, праведной и оболганной. Меня раздражало ваше высокое о себе мнение, только и всего. Мне хотелось несколько сбить с вас спесь. Так вот идите и запомните это чувство — когда вам очень хотелось принести в жертву свою возвышенную душу, а она никому не оказалась нужна. Потому что на самом деле это самая обыкновенная душа; таких множество, и ваша ничем не лучше и не интереснее других.
Иннин бросилась к дверям.
— А господина Хатори я всё-таки спасу, так что можете не волноваться, — крикнул ей Астанико, когда она уже схватилась за ручку. — Но не ради вас, а ради вашего брата. В конечном итоге, он предложил мне больше, чем предложили вы. А я в глубине души торговец: кто даёт мне более высокую цену, тому я и плачу.
Иннин остановилась, кусая губы.
— Сделайте это, и я буду считать вас благородным, — с трудом проговорила она.
«Он всё-таки добился своего, — подумала она, выбежав в коридор и прислонившись горевшим лицом к мраморной стене. — Я чувствую себя самым подлым, низким и лицемерным существом на свете. Пусть празднует победу».
Она сдержала рыдания и попыталась воскресить в памяти то, что произошло с Хатори — всю ту нежность и тепло, что он ей подарил, и собственные ощущения, не имевшие ничего общего со стыдом и унижением, хоть она и предала клятву жрицы.
«Всё к лучшему, — подумала Иннин, дрожа. — Главное, что это осталось незапятнанным. А гордость… гордость не жалко».
Господин Астанико, подглядывая за ней в щель между неплотно прикрывшимися дверями, подождал, пока она уйдёт, а потом вышел из спальни и направился в покои Верховной Жрицы.
Он не был настолько самонадеян, чтобы считать, что сможет провернуть всё дело в одиночку — он полагал, что необходимо заручиться если не поддержкой, то, по крайней мере, молчаливым согласием вышестоящего лица.
Он был уверен, что получит его: в конце концов, Хатори Санья был племянником Даран, хоть и не родным. Астанико казалось, что он разгадал Верховную Жрицу: женщина, отрекшаяся от своей семьи, но, в конечном счёте, не от родственных чувств — такая же, как и Иннин. Он знал, что она не станет спасать Хатори лично, но позволить это сделать другому лицу — это она может.
Так он считал и почти безо всяких опасений изложил ей свой план.
Он поведал о том, что сумел расположить общественное мнение — ему нравилось произносить это и подобнее ему выражения — в пользу обвиняемого, и хватит одной-единственной маленькой детали, чтобы поднять знать на защиту Хатори.
Этой деталью и будет «чудо», весть о котором чуть позже донесётся до простого народа, тем самым, укрепив его в пошатнувшейся вере. То, что Великая Богиня простила предателя — не столь страшно в сравнении с тем, что Великой Богини не существует вовсе, как уже начинают считать.