Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Он засмеялся.
— Да, я тоже так думаю, — удивил его Хатори. — Ну, не про дерево, конечно. Если бы ты был деревом, мне пришлось бы стать садовником. Хочешь искупаться со мной в озере? — переменил тему он.
— Вода ещё холодная.
— Для меня нормально.
— Я лучше просто посижу на берегу, пока ты купаешься.
Хатори без лишних слов сходил за всеми необходимыми вещами, усадил Хайнэ в экипаж, и они поехали по южной дороге, туда, где в низине, окружённой горами, расстилалось самой большое озеро этих мест, прозванное Малахитовым за удивительный
Хайнэ, прежде не так уж любивший наслаждаться видами природы, а, точнее, предпочитавший оставаться в затворничестве, где бы никто не мог его увидеть, как будто открыл для себя озеро впервые.
— Удивительно, — пробормотал он, приблизившись к краю берега, на который мягко накатывала, тут же отступая, бледно-изумрудная волна, пронизанная солнечным светом, будто золотыми нитями. — Это же как…
«Как цвет глаз Онхонто», — не стал он произносить вслух.
И озеро, прежде не привлекавшее его внимания, получило своё место в его сердце — так же как и окружавшие его тёмно-зелёные холмы, и более высокие горы со снежными шапками, сиявшими на солнце подобно золотым крышам дворца в Аста Энур, и сам Аста Энур, в котором жил Онхонто, а также далёкие острова Крео, с которыми Хайнэ связывал в воображении лишь едва уловимый запах роз, но которые представлялись ему волшебной и благодатной землей уже единственно потому, что они дали жизнь самому прекрасному на свете существу.
Можно было продолжать цепочку и дальше — всё то, с чем хоть как-то соприкасался Онхонто, заслуживало любви. Но ещё большей любви заслуживало то, что любил он сам — а, значит, вообще почти всё.
И любовь нахлынула на Хайнэ подобно волне изумрудного озера, мерцавшей солнечными золотыми бликами. Любовь накатывала и отступала, и он, сидя на берегу и опустив голову, точно так же погружался в бездонные глубины, как Хатори, заплывший уже на самую середину озера, и лежавший, расслабляясь, на волнах.
Этот ритм, который чувствовали они оба, ритм, приносивший одновременно спокойствие и уверенность, — волна за волной, волна за волной — более всего напоминал размеренный стук сердца…
«Сердце — это как волшебный бездонный ларец из сказок, — вдруг подумалось Хайнэ. — Чем больше ты в него кладёшь, тем больше помещается. Это противоречит всем законам, согласно которым любое пространство рано или поздно заполняется тем, что в него помещают. Но это земные законы, которые творят земной мир. А закон любви — это то… это то, что творит бесконечность».
И он поглядел на небо, пытаясь представить себе звёзды, которые пока что были невидимы, но через несколько часов должны были осветить тёмное небо своим чистым, ледяным мерцанием.
Звёзды — это были тысячи миров.
Звёздный океан бесконечен, говорили Хайнэ в детстве, и он никак не мог себе этого представить, как ни пытался.
Но теперь ему пришло в голову, что бесконечность нужно представлять по-другому — не в зрительных образах, а в ощущениях сердца.
Хатори поплыл к берегу. Лучи заходившего солнца, почти не отражавшиеся в потемневших водах
Хайнэ смотрел, как он выходит из озера, и впервые за долгое время это зрелище — вид его обнажённого тела — не приносило ему привычных терзаний по поводу собственного уродства.
Хатори подошёл к нему ближе и уселся возле него на корточки, отжимая мокрые волосы. Распущенные, они упали ему на плечи и зазмеились по золотистой коже гранатово-красными прядями. С влажных кончиков заструилась вода, заново покрыв обсохшее было тело прозрачными каплями.
— Я тебе завидую, — признался Хайнэ, дотронувшись до его груди. — Завидую твоей красоте, всему того, что у меня нет. И этому тоже…
Он повёл рукой ниже.
Хатори чуть опустил голову, наблюдая за его рукой, как наблюдал бы, может быть, за бабочкой, по неосторожности севшей к человеку на нос. Не шевелясь, чтобы не спугнуть, но внимательно изучая взглядом.
— Иногда я так сильно хочу это ощутить, — проговорил Хайнэ, чувствуя реакцию на свои прикосновения. — Я пытаюсь сейчас почувствовать, как если бы это было моё тело. И у меня почти получается.
— Хочешь быть мной? — уголки губ Хатори чуть приподнялись, но голос оставался серьёзным.
Тело его было несколько напряжено, и Хайнэ испытывал серьёзные сомнения в том, что делал, но что-то заставляло его продолжать.
— Ага… ну хоть на один день.
Всё это выглядело и в самом деле так, как будто поменялись телами — Хайнэ дышал всё чаще, Хатори оставался неподвижен, не выказывая никакой реакции, кроме той, которая не зависела от его воли. И на мгновение Хайнэ показалось, что границы и в самом деле стёрлись — что он может ощутить реакцию чужого тела как свою собственную, что он покинул собственную беспомощную, искалеченную оболочку, и пребывает больше не в ней, но в Хатори, в волнах озера, во всём вокруг.
«Это и есть — поток», — пронеслось в его сознании.
Он медленно убрал руку и так же медленно, словно бы нехотя, отвернулся. Запоздалый стыд нахлынул на него с головой, заставив густо побагроветь до корней волос.
— И что бы ты сделал, если бы был мной? — спросил Хатори, как если бы ничего не случилось.
Хайнэ глубоко вдохнул, преодолевая и отбрасывая стыд за произошедшее.
— Что бы сделал… — задумался он.
Он отбросил мысль о женщине и вновь посмотрел на озеро.
— Я бы привёз сюда Онхонто, — проговорил он, слабо улыбаясь. — Я бы взял его на руки, как ты берёшь меня, и искупал в этом озере. Я бы половину жизни отдал за то, чтобы он мог оставить дворец, эту золотую клетку, хоть ненадолго, и увидел то, что принесёт ему радость. Например, это озеро, которое как будто бы подарило цвет его глазам. Я уверен, оно бы ему понравилось.
— Может быть, когда-нибудь это произойдёт, — сказал Хатори.
Хайнэ с тоской пожал плечами — никакой надежды на то, что Онхонто разрешат выбраться за пределы не то что столицы, но даже императорского дворца, не было.