Прошлогодняя синева

Курдюмов Всеволод Валерианович

3. Ответ

На черных соснах проседь Сребристых ив. Любить, а после — бросить, О, мой халиф. Я всех красивей между Моих сестер, Но ты оставь надежду, Залей костер! Заждешься ты, и очень, Ко мне стучась: Давно твой час просрочен, Халиф на час.

4. Сопернику

Из-за танцовщицы мы выйдем в бой, А прежде ссорились из-за Ронсара. Я жду — старинной кровью голубой Залить мундир гвардейского гусара. Мы двое с ней гуляли подле верб, Но

не двоим разжать ее колени. Ни мой, как и ни твой кровавый герб Не радует вместить рогов оленя. Но не враги. И тот, кто вышел лечь На утренней, еще росистой хвое, Другому скажет: «Боле милых плеч Не целовать мне — зацелуй их вдвое!»

5. Ramoli

Я приехал лечиться в Гагры. О, волны, вы мне руки гладите, Но старую песню о прадеде В пальцах выстукивает подагра. А губы — жадное наследье — Губы от ханов (но не пахарей!) У меня, в какао да в сахаре, Не искусят никакой миледи. О, прадеды милые, деды, Столько женщин вам сердце отдало. Что же не завещали отгулу Вы вашему ни одной победы?

Разлука

Она в дверях не спросит: «Можно?» Не надо ждать ее в бреду.

(«Ламентации мои»)

1. Отъезд

Отъезд твой больше не угрозы — Исполнился он и связал Мне Николаевский вокзал И загнивающие розы. Высаживалися солдаты; Я был от грусти нездоров, Но радовавших вечеров Все с осени запомнил даты. Разлука тяжелей развода! — Я снега с платья не отрес, Не высушил прощальных роз, — К ним вечером меняю воду.

2. День Ангела

Все помню губы огневые, Еще искавшие моих. День расставания впервые И на вагоне тень двоих. — И дома мне не оставаться, Я до ночи нейду домой. И не уверят больше святцы, Сегодня, будто, Ангел мой.

3. Ко мне стучались

Вся жизнь, быть может, за стеною, Куда не слышно молотка, И лишь над полем — стороною — Перебегают облака. Я вспоминаю — и не верю, Что, будто бы, давно-давно Ко мне еще стучались в двери, А голуби — в мое окно.

Глава из поэмы Аделэада

Аделаиде Р.

Вдвоем с тобою, но не с Кэтти, Когда мои уста — твои, Приятно мне на этикете Узнать двузвездие Аи, Но ненавистны буквы эти В Аделаиде (слог «лай») И потому ты — Аделэдой За мною по октавам следуй. Начну рассказ. Настал четверг, И ты справляла новоселье. Я разговора не отверг О пользе мыла из Марселя; Но сердцу нужен фейерверк: Чтоб мы с тобою рядом сели, Чтоб я прочел в глазах твоих, Что это кресло — на двоих. Терпенье не в моей породе И добродетель — не в крови: Мне трудно даже при народе Тебе быть только визави. Конверт «Ее Высокородью» Не пичкать клятвами любви… Кошачий мех не станет лисьим! — Ты не поверишь клятвам писем. Мы говорили, и умно Вопросов избегали спорных. Затлело красное вино В ланитах и жемчужных зернах, Но было жутко и темно Мне от ресниц иссиня-черных. И так хотелось мне спросить: «Тебе не трудно их носить?» Без

черных стеклышек на солнце Глядишь ты, не смежая век, Но в узкое — во двор — оконце Не различить тебе вовек, Кто там гуляет — патагонцы Иль европейский человек? Тебе не страшно там — за ними, Там — за ресницами твоими? Есть сходство меж цветов и глаз, В тебе и в польских королевнах: Цветут, — когда звезда зажглась, И вянут от лучей полдневных. О, станет пылким, как Фоблаз, Поверишь ли мне, даже евнух, Когда с тобой он у окна, В окно ж Медведица видна. Но я не страж султанских гурий, Вообще — не сдан еще «в запас», В стихах — презрителен к цезуре, А в картах — избегаю «пас». У ног твоих, на мягкой шкуре Я пьян, как древний козопас. Не надо звезд! Сомкни ресницы, Длинней которых только — снится. Сомкни ресницы! — Верный паж Несет твой шлейф по плитам храма, И паж нежнее всех папаш И всех Альфредов мелодрамы. Не может даже метранпаж Обоих разлучить упрямо. — По строчкам, будто по траве, Придем мы ко второй главе.

ПРОШЛОГОДНЯЯ СИНЕВА (Пг., 1915)

И только в имени Марии Латинское мне слышно море.

(«Зимою зори»)

Море — Марии

I. «Там, где в Неву впадает Лета…»

Там, где в Неву впадает Лета, Гранитный опрокинув брег, — Застыли наши жизни, где-то В пеноразделе этих рек. Там, кто любил — уже разлюбит И амулетов не хранит. Лишь ветер с моря мачты срубит И серый выщербит гранит. Но грусть моя пошла зимою От прошлогодней синевы. Ее я никогда не смою Летейскою водой Невы.

II. «Дороги до горя отлоги…»

Дороги до горя отлоги, Дороги до счастья — круты. В коротком моем некрологе Не будешь помянута ты. Любовь ты, без клятв и закона, Любовь, что в апреле ручьи. Святая лишь знает икона Про жадные думы мои.

III. «Нет, белой ночи не бывать…»

Нет, белой ночи не бывать У церкви Глеба и Бориса!.. Один упавший на кровать Твой образок из кипариса. Со мной недолго ты была. И ты опять — в миру огромном. А в окнах те же купола, Но только в небе к ночи темном. Вослед тебе пришла тоска И вечером стучится в двери, А я гляжу на облака, Тебе попутные, я верю.

IV. «Так недолго было больно…»

Так недолго было больно С нелюбви твоей. Та пора, что колокольня Посреди полей. Черным лесом не закроют Расписных бревен. В землю ли меня зароют — Так расслышу звон. Все дарили мне подарки — Лишь один таю — Мой нательный крестик яркий — Нелюбовь твою.

V. «Перемежающий полет…»

Перемежающий полет Колеблет восковое пламя. И бабочка его зальет Шероховатыми крылами. А если в горнице темно, Над изголовьем шорох крылий, То мнится — Ангелам окно Гостеприимно в сад открыли. Испепеляя листопад, Они нисходят к свежей боли — У незатепленных лампад Мне не о ком молиться боле.