Проси прощенья у камней
Шрифт:
– Как скажете, Тамара Ивановна, только сначала, если позволите, пол отремонтирую? – Алексей улыбался, глядя на маленькое тельце соседки.
– Шутник! И куда только девки-то смотрят – такой красавец бобылем ходит. Может мне тебя посватать, а, Леш?
– Чур меня, Тамара Ивановна. Здесь уж я сам справлюсь, я же мужчина все-таки, как вы сказали.
– Это верно, ну сам, так сам. Я пойду, Леша. Ты заходи ко мне вечерком, я тебя супчиком угощу куриным.
– Спасибо, Тамара Ивановна, может и зайду.
Женщина, так же осторожно, как и входила, направилась к выходу, обступая все те же грязные места.
– Еще раз спасибо, Тамара Ивановна, за бдительность, за ключ. До свидания.
Остаток
Наступил вечер. За окном было темно. Алексей, утомленный уборкой, сидел в кресле. На журнальном столике стояла большая кружка горячего чая, рядом с ней лежала раскрытая корешком кверху книга в твердом переплете. Алексей смотрел на пар, медленно покидавший широкие края кружки. Его взор утопал в этом созерцании, а потом он переносил его в тот день на кладбище, когда точно так же пар выходил из горячего тела его отца. "Зачем умирают люди, – думал Алексей. – Зачем так коротка и хрупка человеческая жизнь; зачем же нужно жить и нескончаемо ждать конца этой самой жизни, и дождавшись его, неминуемого страшного конца, оставлять страдать оставшихся в живых? Разве это не пытка? Разве не пытка то, что, полюбив когда-то и навсегда человека, вдруг, по самой, порой, а то и зачастую, нежданной причине, видеть уже мертвого этого любимого человека; и потом оставшись уже одному пытаться жить дальше, делая оправдания для этой самой жизни, пытаясь находить в ней что-то, ради чего ее стоило бы продолжать, зная, что продолжать ее уже не за чем? Зачем же она тогда нужна эта жизнь? Зачем рожать маленьких людей, обреченных на такие же, а может быть и на еще большие страдания? Зачем люди, зная свое обреченное на смерть будущее, продолжают и продолжают нанизывать эту нить жизни бесконечным посмертным ожерельем? Может из-за того, что каждый человек боится оказаться последним из живых, боится умереть в одиночестве, поэтому он плодит и плодит в бесконечности себе подобных, чтобы не остаться на смертном одре одному? Но ведь то же делают и животные, – все вокруг несут этот нескончаемый парад смертей и рождений. Зачем же нужна эта безумная эстафета, и где же финиш? И есть ли он?…"
Ход мыслей Алексея прервался из-за неожиданного резкого звука за окном. Звук этот оказался таким громким и звонким, что у Алексея невольно дернулась нога от неожиданности, и в груди быстро сжалось от волнения. Он подошел к окну, одернул занавеску, осмотрелся – на карнизе, занесенным снегом, была свежая проплешина, – видимо с крыши упала сосуля и попала по нему. Внизу, под окном, под тусклым светом фонаря, различались останки снеговика, припорошенные метелью. Около них чернело мятое развальцованное по краям ведро, лежащее на боку. Алексей улыбнулся. Он решил завтра же навестить своего неудачливого друга в больнице. "Надо будет купить что-нибудь из фруктов бедолаге, – подумал он и снова сел в кресло. – Интересно, что там батя? Как он там сейчас? Решено – с утра в больницу, вечером – к отцу".
Немного успокоившись, Алексей осторожно и с наслаждением отпил горячий напиток, взял книгу, и, удобно примостившись в мягком кресле, продолжил чтение.
Так проходит еще один день, и можно сказать даже с некой долей уверенности, что практически ничего не меняется: люди остаются людьми, где-то радуются и смеются, где то горюют и плачут; кто-то рождается, а кто-то в это же
* * *
Алексей поднимался на крыльцо городской больницы по заметенным ступеням. Уже несколько раз – за то время, пока он шел сюда – холодный снег сумел пробраться за края обуви и, растаяв уже там, у самых ступней, неприятно намочить ноги. От сырых ног по телу поползла неприятная дрожь, в носу появилась сырость. Маленькие неприятности порой создают большой дискомфорт. Ну что же, ведь нам не привыкать, и мы здесь именно для этого. Алексей посмотрел на небо – оно было таким же как и снег – серое, холодное и плотное.
Он зачем-то с ожесточением швырнул окурок в сторону, хотя урна стояла тут же; пожалел об этом, но ненадолго; зашел в теплый вестибюль больницы.
– Здравствуй, Андрей.
– Привет, Леха, – человек лежал на больничной койке, подложив под верхний отдел спины большую подушку – так удобней было общаться. Алексей успел заметить, что одна нога его была забинтована, но не в гипсе. В палате все было белым и казенным. Запах, разумеется, был больничный. Алексей в детстве часто болел, и посещение подобных помещений для него составляло порядочную часть жизни, прошлой жизни. Поэтому он оставался весьма неравнодушным, когда ему приходилось теперь, в роли уже взрослого человека, находиться в больничной палате – запахи лекарств и стерильной обработки будили далекие волнующие воспоминания.
Алексей осторожно пожал слабую горячую руку товарища, приставил стул к койке и сел, закинув ногу на ногу; сочувственно улыбаясь, спросил:
– Ну что, хулиган, рассказывай – как ты докатил свое примерное существование до такой жизни?
– Леха, ты меня прости за то, что я натворил там, у тебя в квартире, честное слово, я не хотел, чтобы так все получилось, – Андрей виновато обнажал красивые ровные зубы в робкой улыбке. – Я бы обязательно все убрал после той гулянки, если бы не оказался здесь....
– Ты скажи мне, любезный мой камикадзе, зачем ты прыгал в окно? – Алексей еле сдерживался, чтобы не засмеяться, глядя на своего непутевого друга, находящегося сейчас, учитывая все прошедшие события, в таком комичном положении – на койке с перебинтованной ногой, но все же неунывающего и все с тем же озорным блеском в глазах.
– Понимаешь, я, почему-то, так испугался, когда выяснилось, что в дверь настойчиво звонят, и не кто-нибудь, а милиция. Сначала думали – не открывать. Но звонки не прекращались. А когда Марина – та девушка, помнишь, о которой я тебе рассказывал – пошла открывать, все думаю, надо что-то делать. Черт меня дернул открыть окно и выпрыгнуть. Слушай, все происходило как в тумане – я думаю это все из-за чрезвычайно большого количества алкоголя, который я употребил. Ты же знаешь, что я не пью, а тут было так хорошо, так весело, что я, кажется, забылся.
– Да, погулял ты на славу, Андрюшка. Что с ногой то? Соседка сказала, что у тебя там что-то серьезное. Кстати, это именно она вызвала милицию. Она услышала сильный шум из-за двери, – подумала, что дерутся, поэтому то и позвонила куда следует.
– Вот, значит, почему они приехали. Ну что же, претензий к ней у меня нет, но, думаю, они есть у тебя. А с ногой – неудачно я при прыжке приземлился. Представляешь, кто-то умудрился поставить прямо у тебя под окнами этого сраного снеговика. Надо мной вся больница теперь смеется – я теперь человек, которому накостылял снежный демон, можешь в это поверить?