Прости за любовь
Шрифт:
— Сука, прекрасно, мать вашу!
— Марс…
Злодеи активно мешают спать, пытаясь довольно грубо растолкать меня.
Я заторможенно выдаю в ответ что-то на матерном.
— Абрамов!
— Господи Боже! Почему у него руки в крови? — взволнованно восклицает девушка.
— Бармен сказал, что он с кем-то подрался.
— Может скорую?
Что вас всех…
Насильно вынуждаю себя разлепить глаза.
Темно.
Изображение плывёт и идёт рябью. Не пойму сперва, кто суетится
— Ты как, Кучерявый? — обеспокоенно спрашивает Горький, чьё лицо возникает прямо передо мной.
— А то ж не видно как. Давайте тащите его в тачку.
Ромасенко ворчит. Злой как чёрт. Его недовольная рожа тоже в фокус попадает.
— Встаём, друг.
— Отвалите от меня…
— Нам надо двигать отсюда, бро. Поднимайся.
О, и Чиж здесь. Всем составом явились. Кто просил?
— Подъём!
— Один хочу побыть.
— Щас мы тебе это организуем, — сердито обещает Макс. — Предупреждал тебя, что в рехаб засуну, если опять сорвёшься.
— Чё?
— Предупреждал?
— Пошёл ты…
Благодетель херов.
— Я то пойду, но сначала, Абрамов, ты ляжешь в наркологичку. Поднимайте его с земли, Паш.
— Осторожно, ребят!
Илона тоже здесь. После всего того, что по итогу получилось, она по-прежнему искренне за меня переживает…
Встречаемся глазами. Мои почти наверняка транслируют немое раскаяние. Её — горят волнением и тревогой.
Очень и очень жаль, что у нас ничего не получилось. Я ведь правда хотел попробовать. Так чтоб всерьёз и надолго, но… Проклятая одержимость в очередной раз заботливо напомнила о себе.
Оставить практически обнажённую женщину, лежащую под тобой, в самый интересный момент со словами «прости, я не могу» — это пиздец полный, но, клянусь, нет ничего хуже, чем целовать и сжимать в объятиях одну девушку, а думать в эту самую секунду о другой. Будучи захмелевшим, мозг просигнализировал мне о том, что даже для такого ублюдка, как я, это — too much…
Пока парни тащат меня до машины, мысленно благодарю проклятую Джугели за то, что не позволила в ту ночь перейти черту.
Вебер нужен человек, способный в полной мере оценить её заботу и любовь. С ней нельзя поступать как с теми, мимо проходящими. Она точно этого не заслуживает.
Дёргаюсь и отворачиваюсь, словив вспышку чуть ли не прямо в морду.
Нецензурная брань Ромасенко.
Возмущённый возглас Горького.
Чьи-то голоса.
Какие-то люди.
Всё фоном. Ни хера не втыкаю, что происходит вокруг, когда меня заталкивают в тачку.
— Грёбаные журналюги! Откуда только пронюхать успели!
— Работа у них такая.
— Дерьмо, а не работа.
— Чёрт с ними. Куда везём его? — озадаченно произносит Паша.
— В рехаб. Пусть кладут на лечение. Так больше продолжаться не может.
В
— Вы охре… Охренели?
— Это ты, друг, охренел в край! Положил болт на всех и на всё. Вообще ни о чём и ни о ком не думаешь!
Морщусь. Прикрываю веки. Голова гудит и раскалывается.
Просто оставьте в покое.
— Пусть врачи как следует прочистят тебе мозги и вены!
— Не поеду туда, — отказываюсь заплетающимся языком.
— Я твоего согласия не спрашиваю.
— Чё?
— Чё слышал! Ляжешь и будешь лечиться от бутылки и от той дряни, что принимаешь.
— Ты попутал? — бью кулаком в водительское кресло.
— Тихо, Марс, — сдерживая, успокаивает меня Горький.
— Признай уже, что не можешь сам вылезти из этого болота! — продолжает бесить Ромасенко.
От агрессии его спасает лишь то, что меня накрывает внезапный приступ подкатившей тошноты.
— Воды?
Молча киваю. И Паша откручивает крышку с невесть откуда взявшейся бутылки.
— Спецучреждение — единственно верный вариант в твоём случае.
Я бы ответил умнику, но меня конкретно штормит.
— Макс, мне кажется, такое решение нужно принимать вместе с его родными, — выражает свою позицию Горький.
— Ты собираешься звонить в Красоморск? Не самое лучшее время, учитывая обстоятельства.
— Ну а что делать?
— Нельзя пока их трогать. Им сейчас не до этого.
— Какие ещё обстоятельства? — выдавливаю из себя, не понимая сути разговора.
— Такие.
— Макс…
Не нравится мне этот предостерегающий тон Вебер.
Они что-то от меня скрывают?
— Везём его к нам домой. Оклемается — поговорим с ним и там решим.
— Паха, ну проходили уже. Бесполезно пытаться до него достучаться.
— Останови.
— Что?
— Тормозни на обочине.
— Зачем?
— Тормози, Макс!
Горький, похоже, видит, что меня вот-вот вывернет наизнанку.
— Попробуй только дать дёру, Абрамов, — выполняя нашу просьбу, предупреждает Ромасенко, сидящий за рулём.
Пробуждение в чужой квартире даётся тяжело.
Где я и как оказался тут? Не помню…
Отходняк лютый. Дезориентация. Голова чугунная. Кружится и не варит абсолютно.
Кое-как соскребаю своё непослушное тело с кровати.
Встаю.
Медленно, чуть пошатываясь, иду к двери, из-под которой в комнату попадает полоска света. Уже в коридоре до меня доходит тот факт, что я у пацанов в квартире и в памяти всплывают хаотичные картинки того, что происходило накануне.
Бар.
Громкая музыка бьёт по барабанным перепонкам.
Выпивка. Много выпивки.
Какая-то тёлка.
Бугай.
Драка.
Тачка.
Разговоры про рехаб.
Пока умываю морду, склонившись над раковиной в сортире, цепочка потихоньку восстанавливается.