Просто друзья

Белова Дарья

— Завидуешь, что не с тобой? — мы находимся по разные стороны, между нами стена душевой кабины. И я не вижу ее глаз, не вижу ее наглую ухмылку. Но чувствую ее превосходство сейчас над собой. Мерзкое чувство проигравшего, хотя мы с ней и не играли.

— Чему завидовать, Мила? Что он свой член сует и тебе, и еще какой-то левой девчонке? Увольте!

Нервы натянуты. А я на пределе своих возможностей. Обычно так бывает в конце занятий, когда думаешь, что силы тебя покинули, что лучше сделать уже невозможно. Вот твоя черта, через которую уже не перепрыгнуть. Но открывается второе дыхание, ты берешь себя

в руки.

Больше всего меня напрягает другое: мне неприятно из-за слов Сони или из-за Глеба, что так просто ушел к другой после того, что было между нами?

— Да, жалко мне тебя, — не останавливается Соня, — так и будешь следить за его членом, чтобы он всю Москву им не перетрахал, пока делаешь свой неудачный арабеск.

Приближаюсь к ней. Мне все равно, что стали центром, все вокруг притихли и смотрят на нас. Ведь сейчас главные герои спектакля — мы.

— Что-то ты часто упоминаешь член моего мужа в своей речи. Поверь, Соня, я прослежу, чтобы он никогда не трахнул тебя. Пусть трахает всю Москву, но не тебя.

Выбегаю из душевой. У меня желание глотнуть свежего воздуха. Там, где я сейчас была, душно, зеркала запотели, а вокруг стоял смрад.

Наспех завязанное полотенце чуть не срывается с меня. Я даже не заметила этого.

— Мила, — Зойка оказывается рядом. Мы все в той же раздевалке, в нашем с ней уголке, — ты сказала слово… член, — она понизила голос до шепота, — и трах…трахаться, — улыбается, пытается не сорваться на смех.

— Боже, молчи, Зойка. Господи, прости меня, — отчего-то я вспоминаю эти слова молитвы, что часто произносит моя мама.

— Скажи это еще раз, — просит она меня.

— Что? Молитву?

— Нет же! Слово… член, — хихикает.

— Член, — теперь мы смеемся с ней вдвоем.

Воспоминания из дневника Милы

За Глебом плавно закрылась дверь. Приятный звук от щелчка замка будто ставит точку в том, что было до.

В коридоре темно. Невозможно что-то разглядеть, только спустя какое-то время я различаю очертания крупных предметов. Напротив меня зеркало. Теперь вижу свое отражение. А еще Глеба. Он подходит ко мне со спины и помогает снять куртку, чтобы кинуть ее в ноги.

Дома открыто окно, и должно быть прохладно. Но мне жарко, безумно. Чувствую, как потеют ладони. Дышу часто, грудная клетка как в тисках.

Глеб кладет руки мне на плечи и слегка их сжимает. Между нами еще слой одежды, но его касания безумно горячие, они обжигают мою кожу. А жар от ладоней бежит от плечей вниз быстрым потоком.

Разворачиваюсь к нему лицом. Тиски еще жестче сдавливают, а я силюсь вдохнуть глубоко. Его аромат низкий, грубый, но мне нравится. Сладкие ноты сандала, их я узнала сразу. Делаю еще глубокий вдох, чтобы впитать в себя больше его аромата. Пропитаться им. Глупая, этого недостаточно.

Глаз его не вижу и боюсь посмотреть на него. Боюсь увидеть в них то, что разбудит меня. И страх, что он все поймет, как он мне нужен, как хочется, чтобы именно Глеб разбудил меня, вытащил эту темную Милу на поверхность. Ведь она только для него. Никому не позволено быть с ней, разговаривать с ней, трогать ее, целовать.

Губы у Глеба жесткие, как и сам он. А поцелуй грубый. В нем нет ни капли мягкости и нежности. Но это самое желанное для меня. Чувствовать его вкус на своих губах.

Неумело

поддаюсь ему навстречу. О таком поцелуе мечтает каждая девушка? Нет, нисколько. Он должен быть сказочным. Я видела такое, читала о таком. Когда паришь, отрываешься от земли на крыльях, что выросли от одного лишь касания нежной кожи губ. Сейчас ощущения диаметрально противоположные. Хочется упасть. Очень сильно, его напор меня пугает. Но и возбуждает одновременно. Две Милы внутри меня сражаются за право быть первой. Одна жаждет чуда и любви, другая же желает, чтобы Глеб не останавливался, а целовал дальше, глубже.

Несмело открываюсь ему. Он проникает в мой рот языком. И мне это нравится, как он осваивается на чужой территории. Истинный захватчик, заводит там свои порядки, подчиняет.

Вкусно, мне очень вкусно.

А потом все закончилось. Так же внезапно, как и началось. Глеб смотрит на меня темными глазами, в которых я читаю дикое возбуждение. Возможно ли такое от одного поцелуя, пусть и грубого? Да, я права, я вижу это, знаю. Стоит мне просто податься навстречу, разрешить чуть больше — и я буду его. Как и всегда хотела, как и думала, планировала, мечтала.

Девочка, которая решила, что будет вместе с ним уже тогда, когда только услышала его имя.

Но вместо этого он отступает на шаг от меня, улыбается и прикусывает нижнюю губу.

— Гребаная ты шоколадка! — не дожидаясь ответа, поднимается к себе в комнату и оставляет меня одну, в полном замешательстве и смятении.

Я слышу его шаги. Он медленно, я бы сказала с неохотой, идет по лестнице. Хлопок — закрылась дверь в спальню Глеба.

Темная Мила осталась стоять одна посреди коридора. Как в той шутливой детской истории про черную кошку в черной комнате. Она должна быть смешной, а мне далеко не смешно. Мне страшно от мыслей, что проносятся в моей голове с бешеной скоростью. Возможно, она же была у Глеба во время гонок. Скорость света — не иначе.

Куртка в моих ногах. Я беру ее и вешаю в гардероб. Бессмысленные действия. Но так мозгу поступают импульсы о моих движениях, а значит, мысли разбавляются такими обыденными вещами, как убрать за собой. Потом пройти на кухню и выпить стакан воды. Ледяной, из холодильника. Может быть так мне удастся унять пожар, что полыхает внутри. К такому я точно не была готова. Мое тело не было готово. Так странно. Я ведь думала об этом, опять же планировала. Но в действительности все оказалось настолько острым и жгучим, что сама же могу и пострадать.

Поднимаюсь по лестнице и прислушиваюсь. В доме тихо, будто никого нет. Я словно опять тот воришка, что пробрался в дом старших Навицких, также иду по лестнице и озираюсь. Только она больше не мраморная. Она деревянная. Этот материал ассоциируется с теплом. И мне сейчас тепло внутри. Беспокойно, но тепло.

Помню экзамен. Я стою еще за кулисами, считаю про себя. А потом молюсь. Не сказать, что я глубоко верующая, но, когда ты стоишь на пороге чего-то важного, нужного, хочется помолиться. Что это, если не перекладывание ответственности на некое бестелесное существо, именуемое Богом. А если его нет? Кого будешь благодарить в случае победы? А кого винить, если проиграешь? Глупо и бездарно. Но тогда я молилась. Шептала какие-то слова, просила о помощи, о поддержке.