Просто друзья
Шрифт:
— Ты такая красивая. Удачно подобрала платье и украшения. Это же те сережки, что тебе папа подарил на восемнадцатилетие, да?
— Да, — улыбаюсь и чувствую, как слезы скапливаются в уголках глаз.
Этот вечер действительно будет особенным. Первый раз за все время в душе мирно и спокойно. Даже Глеб расслабленный.
Отец стоит позади и ждет, пока до него дойдет очередь. Подхожу и обнимаю. Вдыхаю аромат. Он такой родной. Папа пахнет елкой и немного сигарой. Его увлечение уже несколько лет. От него нет жуткого першения в горле, как если бы он просто курил сигареты. Этот
Папины руки теплые. В детстве я часто прибегала к нему в кабинет, чтобы забраться на колени и рассказать то, что узнала, то, что рассказывала мне моя гувернантка. Мне очень хотелось делиться с ним новыми знаниями, снова услышать, какая я молодец. А папа ждал, пока его дочь расскажет все, и после крепко-крепко меня обнимал. Потом он подходил к большому деревянному столу и открывал верхний ящик. Там он хранил вкусные шоколадные конфеты с разной начинкой. Мы всегда выбирали вместе. Я откусывала первая, если мне нравилось, то конфетка полностью доставалась мне. А если нет, то возвращала ее папе, а тот отправлял шоколадный кусочек себе в рот и нахваливал эту конфету. И часто мне казалось, что я ее не распробовала. Позже догадалась: папа это делал специально, играл так со мной.
За столом комфортно, у всех улыбки на лицах. Я уверена, что они искренние. Улыбается даже Глеб, но может, он вспомнил что-то смешное.
— Мила, позволь поблагодарить тебя. Баранина великолепна. Глеб, как тебя? — спрашивает Наталья Матвеевна.
— Эта версия лучше предыдущих безусловно. Ей как минимум повезло оказаться на столе.
— На столе? — не поняла мама Глеба.
— Глеб не так выразился. Он имел в виду, что сегодня это блюдо вышло очень удачным.
Глеб слегка пнул мою ногу под столом. И я понимаю почему. Его ужасно раздражает та Мила, что любезна, что аккуратна, что изыскана. Я это знаю и так его провоцирую. Кладу руку на его бедро, чтобы никто не заметил, и веду вверх. До меня доносится шумный вдох.
— Ты очень уютно обставила зал, Мила. Мне нравится. И тот столик журнальный… Это ведь работа испанца, про которого я тебе говорила?
Мама в первые дни помогала мне с нашей квартирой. Возможно считала, что мне одной будет тяжело с этим справиться. Ведь как ни крути, поведение Глеба в то время оставляло желать лучшего. Приглашенный дизайнер помог нам только выбрать стиль, цветовую гамму, подобрать нужную мебель. Деталями занималась я самостоятельно.
— Да, мама. Это именно тот испанец, про которого нам с тобой говорили, — вру я. Тот ужасно дорогой столик пал жертвой самых храбрых и отчаянных в тот день, когда Глеб вернулся домой после долгого отсутствия.
Мы разговаривали о многом. И участвовали в беседе все. Даже Глеб сказал пару фраз. Несказанно меня порадовал. Я попросила его не отмалчиваться и быть милым. Хотя "Глеб" и "милый" словно антонимы в классической литературе — встречаются редко, но метко. Только это меня всегда и привлекало в нем.
— Мила, когда у тебя просмотры?
Мама, что ж ты делаешь?
— Просмотры. Ирина Григорьевна сказала, что коллеги из Франции приезжают в начале следующей
— Я так рада, Мила. Получается, ты можешь уехать учиться в Париж? — мама искренне радуется, хотя прекрасно понимает, что это очень маленький шанс. Нас десятки на потоке, а выберут одну, может, две девушки. Практически нереально. Учитывая, что главная роль достанется Соне.
— Париж? — Глеб спрашивает тихо, и я слышу злость в его голосе.
— Да.
— Понятно. — Больше за вечер он не проронил ни слова.
Наталья Матвеевна долго восхищалась последней постановкой “Анны Карениной” в Большом. Так гордилась, что ее невестка тоже будет выступать на исторической сцене. Мама подливала масло в этот импровизированный огонь, который вспыхивает недобрым пламенем между мной и Глебом.
А мне первый раз в своей жизни хочется остановиться, нажать на кнопку стоп. Зависнуть. Это правда то, что мне хочется? К чему я стремлюсь?
Может же такое быть, что, цепляясь за эту цель, теряешь действительно важное и нужное? Что, если я потерялась?
За последними гостями закрылась дверь. Я выдохнула. Теперь понимаю, что испытывают хозяева дома, когда вечер заканчивается. Мне бы не помешала помощница по дому. Не помню, чтобы Наталья Матвеевна убирала посуду самостоятельно. Как и мама. Избалованная и изнеженная Мила Навицкая хочет оказаться в объятиях своего мужа, а не мыть тарелки.
Глеб стоит сзади меня и сверлит взглядом. Нехорошее и неприятное чувство, будто холодок прокатывается по спине.
— И что это значит, Мила Навицкая?
— Ты о чем именно сейчас?
— А Франции твоей? Получается, ты уедешь? И надолго?
— Я пока никуда не собираюсь, Глеб.
А если встанет такой выбор, что выберу я? Надеюсь, это не случится. Потому что выбор в таком случае сделать невозможно.
— Хм. Сообщи хотя бы. За день будет достаточно, — с этими словами он оставляет меня одну и поднимается в спальню. До этого момента я считала, что мы больше не делим их. Но именно в эту секунду мне хочется сказать, что Глеб ушел именно к себе в комнату.
День, что начался так прекрасно, как весенний цветочек, закончился жгучей майской крапивой. Хлещет своими стеблями, не жалея юную и чувствительную кожу. Но, говорят, это полезно. Крапива полезна. Хотелось бы узнать, чем именно. Но не буду. Боль и жжение от этого никуда не денутся.
Я захожу в свою комнату. Вспоминаю первые недели, которые провела здесь. Но почему-то хочется закрыть эту дверь на замок и больше не входить сюда. Постучаться к Глебу, уткнуться ему в грудь, вдохнуть его тяжелый аромат сандала и заснуть.
Глава 26
Воспоминания из дневника Милы
Ночью я спала очень плохо. Какие-то страшные картинки, нелепые и глупые. Проснись я так в другой день, только усмехнулась бы, а может бы, и искренне улыбнулась таким снам. Но не сегодня.
Разминку с утра делала усерднее. Возможно, излишне увлеклась, потому что как-то неприятно заныла мышца на ноге, что и так частенько дает о себе знать. Думала, может выпить таблетку обезболивающего, чтобы та не отвлекала меня. Но решила, что справлюсь и без нее.