Просто друзья
Шрифт:
Неспешной походкой в зал входит Соня. Вот кто надменный, кого заботят только свои проблемы. Она никогда и ни с кем не дружила. Одной ей было комфортно, только изредка она появлялась в компании девчонок, иногда ходила в клуб, как в тот раз, когда я первый раз позвала Глеба.
Меня посетила мысль, а что, если она так же, как и я сейчас, одинока. Нет ничего лучше, чем надеть маску безразличия, чем признаться в том, что тебе нужен друг. “Там, где есть конкуренция, нет друзей”, — слова Глеба, что сейчас некстати всплыли в моей голове.
До
Слова, что летят в нашу сторону, жестоки. Их хочется пропустить мимо ушей, отбить ракеткой такие тяжелые удары. Но эхо этих оскорблений все-таки доносится до нас.
— Так, девочки, мальчики, — Ирина Григорьевна рассказывает последовательность выступлений. — Собрались. Это не экзамен, самое сложное еще вам предстоит. Но прошу уделить большое внимание этому просмотру. Он может оказаться очень важным для одного из вас.
— Ирина Григорьевна, а сколько человек могут отобрать?
— Думаю не больше двух. Поэтому прислушайтесь к моим словам! Помните про осанку, носочки все вытягиваем, а стопы не должны валяться, слышишь меня, Навицкая? Ты грешишь этим. Наташа, — она обращается к девушке, что рядом со мной сейчас стоит, — ноги твои не должны жить отдельной жизнью. Помните, что вы цельные. Эмоции, не забывайте улыбку!
Ирина Григорьевна все еще говорила и говорила. А меня начала утомлять эта речь. Она стала казаться мне бессмысленной и обыденной. Возможно, сказывается усталость, когда внутренняя напряженность достигла пика и теперь идет по ниспадающей.
Девчонки перешептываются, я вижу, как они держатся за руки — оказывают поддержку. Кто-то приобнял кого-то, парни переминаются с ноги на ногу. Никита спокоен, я долго на него смотрела, пока он не заметил и не подмигнул мне. Так мило и очаровательно, что улыбнулась ему в ответ.
Что было бы, скажи я Зойке, что действительно у меня на душе? Что, если бы я поделилась своими переживаниями и своими страхами? Увы, мне узнать уже не удастся.
Темная Мила, чья суть лидирует на сцене, слишком предана Глебу, чтобы открыться даже перед своей подругой. Может, расскажи я всю правду, со мной не случилось бы то, что изменит мою жизнь.
В гримерной слышится тихий шепот. Он такой зловещий. Мурашки от каждого звука и резкого движения, словно жду подвоха. Если бы у нас играла музыка, то это был бы Гендель и его Сарабанда. Каждая нота — осторожное движение. Оно мягкое, пластичное, но вместе с тем навевает ужас. Прислушайтесь. С каждым ударом — новый взгляд в мою сторону. Он такой же холодный, как и воздух в помещении.
Боюсь ли я? Да. Страшно ли мне? Безумно.
Но я не даю этому разрушающему чувству вырваться наружу и захватить все вокруг. Он под контролем. Я говорила, что мне надоела темная Мила. Но сейчас именно она мой верный друг и помощник.
Девочки одна за одной покидают
На мне смешной наряд, яркий. И он мне не нравится. Глаза светятся. Но если присмотреться, то можно увидеть раздражение от картинки в зеркале.
— Ты озлобленная, — Зойка процедила сквозь зубы, мазнув по мне взглядом.
— А какой мне еще быть?
— Радостной, Мила. Та девочка, с которой я познакомилась давно, с которой училась, прошла много преград, с которой дружила все то время, она бы радовалась, а не испепеляла бы взглядом все и всех вокруг.
— Зойка, с чего ты это все взяла? Я рада, правда рада.
— Врешь! Ты всегда мне врала, как оказалась. Показала свое лицо, как только тебе дали главную роль, кинула меня.
— Не ты ли мне говорила про конкуренцию, Зоя? Что здесь нет подруг, а?
— Я, это говорила я. Но так хотелось верить, что нас это не коснется.
— Хм… Не коснулось бы, если бы ты не стала мне завидовать.
— Какая же ты стерва, Навицкая!
— Я просто иду к цели, к своей … мечте.
С этими слова я выбежала. Стало невыносимо душно в той гримерке. А может, слезы начали меня душить. Тяжело признавать, что спустя столько времени наши пути разошлись.
Но больше всего мне хочется зайти обратно и обнять Зойку. Потому что она неправа. Я не стерва. Не хочу ей быть. Но и принять ее зависть мне тоже тяжело. Друзья же не завидуют, они радуются. Получается, у меня не было друзей?
В туалете никого нет. Сажусь на подоконник, свесив ноги и сгорбив спину. Будто груз повесили, и стало сложно его нести. То и дело в коридоре слышу шаги. Еще музыку. Она скорее всего доносится из актового зала, где сейчас проходит просмотр.
По возвращению в гримерку Зойку не нахожу. Может, это и к лучшему. Часы на стене отсчитывают секунды. Только и слышен звук движущейся стрелки. Он глухой, но четкий.
Решаюсь набрать Глеба. Только он сможет помочь темной Миле, что рвется наружу. Она помощник в танце, но ее разрушительная энергия бесконтрольно полыхает, как лесной пожар, что движется по верхам деревьев. Сдерживать трудно.
— Глеб?
— Да, Мила, — голос уставший.
— Мне нужна помощь…
— Приехать никуда не могу. Занят, — резкий ответ сбивает с ног.
— Не нужно никуда приезжать. Просто… поговори со мной, пожалуйста.
— Ты сейчас серьезно?
— Да. Глеб, мне надо… сейчас выхожу на сцену… — бесконтрольные слезы, я не хотела их. Но пара капель уже упала вниз. А дыхание участилось. Чаша весов перевесила, и сейчас все эмоции под ногами, рассыпались, разлились, вырвались. Страх, отчаяние, злость, боль, разочарование. Как понять, что в этом безумии настоящее, что первостепенное? Чему можно верить, а чему нет?