Просто сказка...
Шрифт:
На Буяне-острове сосредоточивались все творческие силы природы, как в вечно полном и неисчерпаемом источнике. Он лежал на океане, матери всех морей, из которого вышла земля. Буян потому и остров, что находится среди беспредельного океана. Как и когда создался Буян-остров, предания молчат...
Творческие силы природы, хранившиеся на Буяне, в преданиях народных выражены в образе матерей всего живого и сущего на земле: здесь встречаем и зверя, отца всех зверей, и птицу, мать всех птиц, и змию, мать всем змиям. В названии этих творческих сил плодородия матерями, старшими, большими, старцами и старицами видно также и влияние родственных патриархальных понятий, лежавших в основе быта, на религиозные верования, состоявшие в полном
Как мифическое олицетворение творческих сил плодородия в природе, старцы названы в одном заговоре ни скованными, ни связанными, т.е. всегда животворными и способными к развитию. Это тем более знаменательно, что о молодцах, попавших на Буян, заговоры представляют совершенно иные данные. Так, в одном заговоре (против оружия) сказано: сидит молодец во неволе заточен, а в другом (от любви): за Хвалынским морем сидит молодец в медном городе, в железном тереме, за 77 дверями, 77 замками, 70 (77?) крюками, в 77 цепях. Итак, Буян был чудесный остров матерей или родительниц, т.е. страна вечно юных зародышей. На нем таилась не самая жизнь, в разнообразных и определенных формах ее развития, а семена жизни, всегда готовые к рождению отпрысков и к принятию той или другой формы: это жизнь в возможности, и потому жизнь вечная, постоянная, ничем не связанная и не скованная. Развитие уже совершается в мире, обитаемом людьми, на мать-сырой-земле, на которую, по преданию, ветром приносятся с Буяна-острова семена, и которая воспринимает их в свое лоно и дает им тысячи разнообразных видов в дальнейшем процессе жизни...
А что Алатырь-камень?
Слово "алатырь" по самой загадочности своей должно быть весьма древнего происхождения, и должно думать, что оно не прежде будет разгадано, как по возведении к санскритскому корню. Некоторые в алатыре-камне подозревали янтарь, который своими признаками сходствовал с теми, какие придаются мифическому камню, а самое слово полагали переделкой с греческого. Но то, что рассказывается на Руси о могучем алатыре-камне, не представляет ничего тождественного с греческими преданиями о янтаре.
В славянской мифологии алатырь известен как всем камням отец, священная скала в Рипейских горах. Он же - камень у входа в Пекло, на берегу реки Смородины. А еще - это живой камень, что лежит в Вирие под перводревом Прадубом. А еще...
Ну, кому интересно, тот и сам найдет, что еще... Мы же добавим только несколько слов о разделении камня.
В "Описании путешествия в Московию" немецкого ученого Адама Олеария (XVII век) приводится легенда о том, что "в далекие времена пришли на Москву странники от самого Белого моря и принесли с собой бел-горюч камень Алатырь. Камень был разбит на девять частей. По легенде в основе Границ Московии лежат эти 9 осколков камня Алатыря. И схоронены они в стенах девяти городов: Коломна, Серпухов, Дмитров, Тула, Волоколамск, Верея, Наро-Фоминск... Русские верят, что нет на свете более могучего оберега, нежели осколки Алатырь-камня, от войны и иноземного нашествия, а также от мора и других злых бед..."
...Так и случилось, что не довелось Владимиру побывать на Буяне-острове. Да что там побывать - даже увидеть. Скрылся разоренный лихими людьми остров, туманом скрылся; в солнечный день и в непогоду, в бурю и безветрие, никого к себе не подпускает, распустив в стороны печаные отмели, водовороты да омуты, течением сильным огородился. Кто знает, может быть, дадут еще укрытые матерью-сырою землею желуди побеги, поднимутся у небу нежными ростками, раскинутся со временем дубами могучими. Вновь зашелестит листвою заповедная роща... И камень, как знать, может тоже объявится на прежнем месте... И красна девица, и щука... Опять станут сыпаться ниоткуда да неведомо куда прятаться ключи, исполняя желания людские заветные. Не может такого быть, чтобы злом добро побеждено было!..
...
Сам остров, то ли в устье реки, то ли уже в море-океане, не разберешь, настолько широкой стала водная гладь, являл собой хоть и прекрасное зрелище издали, вблизи оказался жертвой обычной и неодолимой бестолковщины. Пристаней - выдававшихся в море (назовем его так) сооружений из массивных бревен, настланных на могучие сваи, длиной метров по сто, - было несколько, однако всех их не хватало, и часть ладей была вытащена на берег. Сразу за пристанями, вперемежку, шли лабазы, скоады и сараи, и тут же начинались торговые ряды. Свободной от разноязычного шума-гама, снующих туда-сюда носильщиков с тюками оказалась одна-единственная дорога, ведшая от главной пристани к дубовой роще, окаймлявшей кольцом высокие зубчатые стены города, до которой, как прикинул Владимир, было приблизительно с километр.
Свободного места у пристани, естественно, не оказалось, и корабельщики, кляня неразбериху на чем свет стоит, втиснулись между каких-то торговых судов и тут же, поскольку прикосновение бортами оказалось неизбежно, вступили в спор с их командой, быстро окончившийся предложением противоположной стороны научить кое-кого правильно швартоваться. Поскольку корабельщики (и вместе с ними Иван царевич) считали, что они и сами способны кое-чему научить супостатов, дело явно шло к потасовке с последующей примирительной ендовой, поэтому Владимир, не желая принимать участие ни в том, ни в другом, вместе с волками отправился на торг.
...Миновав суетливую многоязыкую, моногорукую и многоногую толпу, густые запахи снеди и рухляди, он очутился на перекрестке с традиционным камнем-указателем, на котором кратко и четко было указано: "прямо", "направо" и "налево", без каких-либо дополнительных сведений. Владимир застыл в недоумении, не зная, куда податься, и простоял бы так неизвестно сколько, если бы на правой дороге не появился донельзя злой и раздосадованный мужик, размахивавший руками и клянящий кого-то на чем свет стоит. Приблизившись к Владимиру, он остановился, некоторое время молча постоял, а затем изрек:
– Вот, еще один мастер. Тебе тоже, небось, в консерваторию?.. Так ступай, заждались... Специалисты... Каменщики-плотники... Инженеры...
И подался себе далее.
Услышав знакомое слово, Владимир вздрогнул от удивления и невольно протянул было руку по направлению к удалявшемуся мужику, однако раздумал и недолго думая зашагал по правой дороге. Волки засеменили вослед.
Пройдя с полверсты, он увидел большое здание, видом своим напоминающее Парфенон, только меньше. Позади него, на некотором отдалении, располагалось нечто вроде древнеримского Колизея в приблизительно таком же состоянии, причем нельзя было со всей определенностью сказать, возводится он или разрушается.
Подойдя поближе, он разглядел огромный щит, на котором было написано: "СТРОИТЕЛЬСТВО КОНСЕРВАТОРИИ. Генподрядчик - Дедал и сыновья. Прораб - Хренов Я.Я. Дата окончания строительства - после дождичка в четверг. По всем вопросам обращаться по адресу: Афины, Демократический тупик, д. 13". Под щитом толпа мужиков осаждала каких-то по виду греков, гомоня что есть сил и размахивая кулаками - по всей видимости, желая получить объяснения по каким-то насущным вопросам.
Разумно рассудив, что дальнейшее приближение к толпе может повлечь за собой определенные последствия, Владимир свернул в сторону копии Парфенона, перед которым приметил здоровенную голубую ель и корявую невысокую яблоньку. Между деревьями был натянут гамак, в котором кто-то отдыхал, раскачиваясь из стороны в сторону, явно отлынивая от участия в производственном собрании. Рядом с гамаком расположились подиум с трибуной и накрытый яствами стол.