Простодушны и доверчивы
Шрифт:
— Не терем, — констатировала хозяйка результаты магических ремонтных работ.
Да, землянка не превратилась ни в терем, ни даже в приличную избу: так землянкой и осталась. Но обновилась полностью. Брёвна, будто только что срубленные и очищенные от коры — даже смола на них ещё не закаменела. Дёрн на крыше зазеленел по-весеннему и покрылся цветочками. Жердяная дверь распахнулась и в проёме показалась гордая собой боярыня. Огляделась по-хозяйски и степенно молвила:
— Огород, что ли, разбить?
— Ну, уж если зудит, —
— На этом, — поправила его бабуленька.
Только вымолвить успела…
Лёка не смогла подобрать рифму, которая смогла бы её, как следует, раззадорить и разозлить. Вот, какого чёрта он припёрся? Будто нарочно поджидал, чем закончится их славная битва. И что? Надеялся выдернуть её из свалки в последнюю минуту?
А ведь она вполне могла наступить — только сейчас до конца осознала она, мрачно наблюдая, как Маргощь картинно наступил одной ногой на продолжавшего скукоживаться змея. Многозначительно обозрел трофей приставников и одарил главу семейства насмешливым взглядом:
— Вас можно поздравить, господин полковник?
На этот раз колдун решил не щеголять голым торсом: не на свидании. Он облачился в кольчугу, высокий куполообразный шлем и всё остальное, что прилагается к облику русского витязя. Включая здоровенный меч в ножнах и висящую на поясе палицу.
Лёка, было, попробовала мысленно фыркнуть: позёр! Но внезапно поняла, что воинское снаряжение он носит по праву. Видимо, когда-то давно реально воевал. И уж точно не трус. Ей вдруг пришло на ум, что Моргощь вполне мог участвовать во всех знаменитых битвах, когда Русь отбивалась от всевозможных завоевателей. Ведь когда древний дух вселяется в одержимого, он становится его душой и рассудком. Именно он шёл в бой, а не занятое им тело.
— С чем пожаловал? — бесстрастно отчеканил старый русский офицер.
Опираясь на посох, а не бравируя огненной рогатиной. Но во всей его фигуре древнего воина, стоявшего на земле широко расставив ноги, чувствовалась почти непреодолимая силища. Человеческого духа, а не сомнительного потустороннего.
— Да, как тебе сказать, — в тон ему отрапортовал Маргощь. — Вообще-то, свататься.
И так многозначительно вперился взглядом в Лёку, что заподозрить иной выбор было невозможно.
— Дождались светлого денёчка, — задумчиво покачала головой бабуленька.
— Да уж, — проворчал полковник, покосившись на внучку. — Не так я себе это представлял. Впрочем, — философски заметил он, — не мне решать. У нас девок под венец за косу не волокут. Самостоятельно себе жизнь портят. Ольга, что скажешь?
— А что я должна сказать? — чувствуя себя отвратительно, пробухтела под нос девица на выданье.
— А что? — выгнул брови дед. — Я должен сказать? Не меня сватают. И, как я понимаю, это
— Ну, было, — нехотя призналась Лёка и тут же пошла в атаку: — Свиданий он как-то не назначал. Является, когда хочет. И каждый раз с новым бредом или новым спектаклем. Дашь «Гюрзу», я его застрелю.
Только-только начала распаляться, как вдруг наткнулась на взгляд игошки. Теперь та не просто просиживала дедово плечо — восседала на нём, как памятник на пьедестале. Глаза Шанель казались неживыми и живыми одновременно. Она сверлила взглядом пытавшуюся увильнуть от разговора девицу, будто понукая её сделать единственно правильный выбор. Прямо сейчас: не сходя с места. Словно от этого решения зависела вся оставшаяся жизнь.
В принципе, так оно и есть — собираясь с духом, настраивала себя Лёка. Врать близким само по себе дело тухлое: они тебе доверяют, как никто. А уж врать в таких обстоятельствах… Когда им угрожает реальная гибель, а ты можешь стать её причиной…
— Он действительно сделал мне предложение, — максимально твёрдо призналась она, глядя прямо в глаза деду. — Но я отказала. Ты меня знаешь: предать вас у меня не получится. Просто не смогу. Во всяком случае, ему нечего мне предложить настолько великого и ценного, что ценней вас. Он это знает, вот и пытается вбить клин в нашу семью придурок. Абсолютно не зная, что мы за люди.
— Ну, это ладно, — бесконечно спокойно отреагировал полковник на гипотетическое предательство внучки. — Давай-ка начистоту: он тебе нравится? Захочешь солгать, лучше промолчи.
— А в чём разница? — не поняла Лёка.
— А по делу? — понукнул её дед.
Глаза снова поймали взгляд игошки. В них настойчиво пульсировало: сейчас или никогда. К чему такая спешка — попыталась она закрыться от них за нарочитым вызовом во взоре. И тут вспомнила кое-что главное про межмирье: тут любая тайна, любая недосказанность, любая вина могут быть использованы против тебя в заклятьях. С их помощью тебя скрутят так, что не вырваться. Какой бы крутой себя не считала, умея пользоваться бытовой техникой, у древних духов свои «бытовые инструменты» имеются: техники обуздания и не таких умников, как ты.
— Ну, нравится, — мысленно выдохнув, призналась Лёка и в этом грехе. — Каяться дальше, или обойдёмся?
— Не юродствуй, — приказал полковник. — Не в игрушки играем.
— Нравится по-настоящему, — решила она, что тонуть нужно тоже честно. — Как никто раньше. Был бы нормальным, замуж бы за него вышла. Даже за одержимого. Я и сама одержимая. Неважно, что по собственному желанию. А за врага никогда. Мало того: придётся защищать вас от него, убью гада, и рука не дрогнет.
— Ты что же, — услышала Лада Всеславна в её покаянии главное, — виделась с ним там, у нас?