Против течения (сборник рассказов)

Гришанов Федор Валерьевич

Через два дня выздоровевший Серёжа, вместе со Светой, вернулся к занятиям. Только войдя в класс, Серёжа, как опытный боец по хищным, бросаемым в его сторону взглядам, сразу определил «взбунтовавшуюся пятёрку».

Уже сидя за партой, он шёпотом спросил свою соседку:

– Светочка, ну почему все так любят на меня нападать?

– Да потому что ты не такой, как они.

Серёжа посмотрел на Свету подозрительно и подумал: «Да она, оказывается, ещё и умная!».

Поскольку наш уже неоднократно поколоченный герой совершенно не опасался предстоящей битвы с «интеллигентной публикой», он сразу расслабился, впал в благодушное настроение, и его левая рука, совершенно непроизвольно и автоматически, потянулась

к Светиной коленке, прикрытой соблазнительной коричневой материей школьного образца (В конце концов, он тоже имеет на что–то право!). Он уже коснулся слегка этой, оказывается, обладающей такой притягательной силой коленки, как вдруг... почувствовал какой–то электрический удар в своём сознании, как будто что–то обожгло его самоуверенную ладонь. Нет, он не вспомнил добрых и приветливых Светиных маму и бабушку. Он просто увидел устремлённые на него осуждающие глаза Светиного отца, погибшего на фронте... Разве он воевал за то, чтобы какая–то похотливая интернатская сволочь на уроке хапала его единственную дочь за коленки?... Это был первый такой истязающей силы нравственный удар, обрушившийся на нашего героя откуда–то из неведомых глубин его загадочной – и для него самого – души.

Света обернулась и вопросительно посмотрела на своего вдруг растерявшего всю свою природную наглость соседа (Интересно, о чём она подумала? Может быть...).

(Это уже гораздо позже Серёжа пришёл к вполне логичному и справедливому выводу: тех, кто сидит с тобой за одной партой, или трудится вместе, в одном коллективе, надо просто уважать).

И вот именно с этого момента, когда в душе Серёжи произошёл такой неожиданный перелом, события вокруг него вдруг заметались с такой просто невероятной калейдоскопической стремительностью, что ему сразу пришлось позабыть не только о своих сомнениях и разочарованиях в самом себе, но даже и о Светочкиных коленках... А началось всё с милого пустяка.

Когда раздался звонок на урок математики, в класс вошла Надежда Владимировна с огромным букетом цветов в одной руке и изящной вазой в другой. Одета она была просто шикарно, необычно для строгих школьных стен. Надежда Владимировна спокойно и деловито поставила вазу на учительский стол, разместила в ней свой букет, тщательно осмотрела его со всех сторон, подправила кое–где роскошные и ароматные розы, повернулась лицом к классу и с радостной и счастливой улыбкой на лице объявила:

– Ребята! Я выхожу замуж!

Что тут началось! Все девочки повскакивали со своих парт, подбежали к своей любимой учительнице, принялись обнимать, целовать, поздравлять... Со всех сторон посыпались традиционные в таких случаях вопросы: «Кто? Где? Когда?». Радостная прелюдия грядущего праздника начисто вытеснила из класса обычную для него деловую атмосферу.

Мальчики в основном остались на своих местах, переглядывались недоумённо и, казалось, спрашивали друг друга: «А чему это они все так радуются?».

По случаю такого грандиозного события, о математике все единодушно позабыли.

(Конечно, опытная учительница, даже если бы она выходила замуж по пять раз за учебный год, никогда не стала бы информировать об этом своих учеников.

Но Надежда Владимировна работала в школе только первый год, не набралась ещё в достаточной мере закоснелого педагогического опыта, была очень молодой и очень красивой девушкой, замуж выходила по большой любви и – как потом оказалось – на всю оставшуюся жизнь... Словом, она поступила, конечно, против строгих школьных правил, но зато, в сущности, была совершенно права... Наша жизнь, увы, так трагически коротка... Поэтому никогда не упускайте возможности порадоваться её светлым и счастливым моментом!).

На большой перемене к Серёже подошли комсомольские активисты и отличники учёбы Женя Норкин и Вадик Фурман и предложили ему сходить «за

школу» так как у них есть одно «очень важное дело» к нему. Серёжа охотно согласился. Когда он вставал из–за парты и увидел испуганные, отчаянные Светкины глаза, он улыбнулся, прижал палец к губам и как бы предупредил её: «Спокойствие. Всё будет нормально».

Зашли за глухую стену школы. Там был участок, прикрытый с других сторон хозяйственными постройками. «Подходящее место» — одобрил Серёжа выбор поля боя никогда ещё не воевавшими комсомольцами. А Серёжа уже даже выбрал место, куда он забросит свой нож после окончания драки.

Вадик Фурман, как признанный всеми любитель поболтать, начал разговор о каких–то «попытках подрыва авторитета комсомольской организации», но чуткие волчьи уши таёжника Серёжи сразу услышали подозрительные шорохи за спиной. Он резво обернулся и увидел: прямо рядом с ним стоял на четвереньках Лёня Слуцкий (видимо, именно через его спину, по расчётам нападавших, и должен был полететь на землю наш герой), а из–за сараек бежали готовые к бою Ваня Буркин и Вульфик Жириновский... Всё. Гонг прозвучал. Нельзя было терять ни секунды.

Наивный Лёня повернул лицо в сторону Серёжи и сразу же на это лицо обрушился такой неистовой силы удар солдатского, подбитого гвоздиками сапога, что раздался даже не скрежет, а звон зубовный, брызнула на поле битвы горячая еврейская кровь, Лёня упал и благоразумно не вставал до конца погрома (Потом оказалось, что этот, вообще–то мирный парень, потерял сразу три зуба... зато потом никогда в жизни не встревал в какие– либо конфликты. Вот так и надо жить на Руси: тихо и мирно. Кругом же такие волчары, как наш Серёжа). И началась настоящая битва. «Отличники учёбы» до этого, наверное, драки видели только в кино, а Серёжа, в свою очередь, бил только по самым уязвимым местам. А тут ему ещё и Ваня Буркин «подмог». Он, видимо, следуя предварительной договорённости, решил повторить «приём Слуцкого», но получил не один удар сапогом, а целых два, и тоже растянулся на родной уральской земельке... Последним Серёжа добивал Вадика, который, будучи высоким и крепким парнем, прижался к школьной стене, закрыл лицо руками и держался на ногах... Когда Серёжа услышал крики и шум, он, не переставая наносить удары по массивной туше Вадика, обернулся и увидел, что к месту побоища на всех парах несутся физрук и трудовик, а за ними голосистая женская толпа.

Тогда Серёжа (как футболист) так долбанул Вадику в самое уязвимое место, что тот рухнул как подкошенный, перевернулся на спину, а Серёжа, охваченный каким–то необъяснимым древним гневом, принялся кулаками обрабатывать его беззащитную пухлую морду до тех пор, пока физрук и трудовик не оттащили его от беспомощного несчастного Вадика.

Поле битвы представляло из себя ужасающую картину: разъярённого Серёжу держали за руки школьные добряки трудовик и физрук, вся пятёрка «заговорщиков» без движения валялась по разным углам полянки... Тут нахлынула верещащая педагогическая толпа. Многие бросились приводить в чувства своих избитых «этим извергом» любимчиков. Те все, к счастью, оказались живы. Верный Серёжкин друг мирно отдыхал за голенищем его окровавленного сапога... Что тут началось!

– Таким не место в нашей школе!

– Надо вызвать милицию!

– Не надо было брать сюда из интерната!

– Так избить наших лучших учеников! Гнать его надо на все четыре стороны!

– Пусть его в Атляне учат!

– Серёжа! – поддалась повальной истерике завуч Галина Андреевна. –Завтра приедешь в школу вместе с отцом. Если он не приедет, мы вынуждены будем отчислить тебя из школы. Да отпустите вы его, наконец! – приказала она доблестным школьным мужчинам. — А ты, Серёжа, иди к колодцу. У тебя все руки в крови... и сапоги. Иди умойся! А завтра в школу обязательно с родителями! Ужас просто какой–то!