Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
В 1730 году начались переговоры с поповцами. Они также, недовольные своими случайными попами, делали тщетные попытки найти себе епископа на Востоке и в Молдавии. Безуспешно посылались также три посланца в Палестину. Тогда пришлось согласиться, как на наименьшее зло, либо на браки, освященные никонианскими священниками, но по старому обряду, либо на союзы, просто благословленные родителями, при условии тех или иных епитимий. От основного принципа не отступали, но из-за невозможности полностью его применить, прибегали к различным лицемерным уверткам.
В 1738 году понадобилось восстановить молитвы за царскую семью. На этот раз отделились от Выга самые непримиримые. Филипп основал независимые общины «твердых христиан» – филипповцев. Перед лицом компромиссов поморцев, федосеевцы, создав свой центр на Преображенском кладбище в Москве, вернулись к строгостям 1694 года. Единственным результатом этого явился полнейший разврат.
Но и эти группы приобретали себе по тому или иному поводу еще более требовательных учеников, которые шли еще дальше учителей и оставляли их, чтобы построить свои собственные часовни. Среди федосеевцев, когда в 1809 году санкт-петербургский Синод разрешил крестить детей «новоженов», не разлучая их родителей, то противники этого соглашения пошли на новый раскол. Московские беспоповцы сторонились своих рижских братьев, которые, чтобы удовлетворить гражданские власти, совершали видимость бракосочетания; равно отчуждались они и от польских своих братьев, которые принимали на исповедь новобрачных. Некие филипповцы, считая, что они станут проповедниками антихриста, если будут платить налоги или вступят в какое бы
1872
Об этих подразделениях история точно ничего нам не сообщает. О разделениях в XVIII в. см.: Смирнов. Споры и разделения. См. также его работы, опубликованные в «Христианском чтении» за 1906, 1908 и 1911 годы. О поповцах см.: Мельников П. Исторические очерки поповщины.
Таким образом, старая вера распадалась на многочисленные согласия. Достаточно было, чтобы где-нибудь на Руси, у какого-нибудь религиозного человека вдруг появилась своя необыкновенная, особенная мысль, которую он захотел бы распространить, тотчас вокруг него собирались ученики. Такого рода согласия зарождались, некоторое время процветали, затем исчезали или сливались с другими, чтобы, возможно, затем вновь появиться где-нибудь в другом месте: миссионеры, которым было поручено с ними бороться, положительно измучивались в поисках того, как их определить и «каталогизировать». Царство антихриста было очевидным; власть, правящие круги, официальная церковь – все они порвали с христианством; русский народ – народ, который на своем характерном языке сближал два понятия: «крестьянин» и «христианин», – народ этот во что бы то ни стало хотел остаться верным прежней вере, прежним книгам, прежнему учению и прежней христианской нравственности. Он исступленно бился среди неразрешимых противоречий, между требованиями морально-религиозного совершенства и новыми условиями общественной жизни: все эти отделившиеся от церкви согласия, как поповцев, так и беспоповцев, в общем стремились разрешить, в свете представления о пришедшем антихристе, одни и те же трудные вопросы о церкви, о таинствах и о взаимоотношениях с миром. Все они потерпели неудачу: каким же у них оставалось понятие о церкви, что оставалось у них от догматов, у тех, кто обращал догмат в чистый символ? Что оставалось у них от богослужения, если иные отвергали, считая их оскверненными, даже иконы, как старые, так и новые? Иные отвергали воскресенье, иные молитву: что оставалось от нравственности, если распутство предпочитали браку?
Некоторые согласия первоначально, также исходя из положений старой веры, в конечном итоге сохранили лишь очень немногие признаки христианства вообще. Очень немногое отделяло в самом деле бегунов и нетовцев от капитонов. Учитель, доверяя только собственному одинокому аскетизму, отодвинул на второй план помощь видимой церкви; ученики пошли дальше: совершенно от нее отдалились и теперь сами стали создавать себе своих «христов» и «богородиц». Невероятно, чтобы рассеявшиеся повсюду хлысты, столь многочисленные и деятельные, не стояли в какой-то связи с людьми, исходившими из совершенно противоположных понятий, но пришедшими к аналогичным отрицаниям. Кстати, хлысты предпочитали старые книги и двуперстное крестное знамение. Они также претерпели гонения и были вынуждены изображать из себя истинных православных. Все согласия взаимно укрепляли друг друга фактом своего одновременного сосуществования и общим противодействием официальной церкви [1873] .
1873
См.: Grass К. Die russischen Sekten: 1. Die Gottenleute (Chl"usten). Leipzig. 714 s.; Die Weissen Tauben (Skopzen). Leipzig. 1909. 448 s.; S'everac J.-B. La Secte russe des Hоmmes de Dien. Paris, 1906.
Твердая и нерушимая скала старой веры пребывала в двух видах: то были поповцы и беспоповцы. Те и другие обосновались по случаю чумы 1771 года в Москве и оставались там до последнего времени. Рогожское кладбище было центром первых, а Преображенское – вторых. Кроме того, у поповцев были Иргизские монастыри в заволжских степях, к востоку от Саратова [1874] , а у беспоповцев был Выг. Как там, так и здесь и учение, и церковный обиход, и богослужение существовали в строго неизменном виде и ревниво охранялись. Но чем больше прикладывали усилий, чтобы сохранить неповрежденными уставы и обычаи Церкви, тем более трагичным становилось положение.
1874
Попов И. Сборник из истории старообрядчества. II. Вып. 4. С. 1–272; Вып. 5. С. 1–226.
И сейчас у беспоповцев можно видеть молельные дома без священников, можно присутствовать на их службах. Есть и иконостас, как в настоящей церкви, и строгого, древнего стиля иконы – такие же, какие любил Аввакум, почерневшие от времени и копоти свечей. Верующие разделены: мужчины стоят по одну сторону, женщины – по другую. Все одеты в строгое платье: у мужчин поддевка со складками от талии, надетая поверх русской рубахи, на ногах высокие сапоги; у женщин – сарафан и головной платок, ниспадающий треугольником на спину, причем цветной для девушек и черный для замужних женщин. У каждого своя лестовка и свой подручник, чтобы падать ниц и класть земные поклоны. Вид этих молящихся вызывает мысли о их единении, строгости и равенстве. Чтец, не торопясь, читает поучение, какой-то человек в поддевке, с длинной бородой и длинными волосами кадит: кадило старинное, без цепочек; это своего рода курильница, заканчивающаяся ручкой. Порой какой-нибудь другой почтенный человек направляется к двери: это потому, что какой-то отец вошел с двумя маленькими детьми; они вполголоса разговаривают. Затем все трое кладут перед иконами множество быстрых поклонов. Это епитимья, наложенная за то, что им приходится жить в мире сем и посещать школу. Хор поет: пение без всяких прикрас и далекое от всего житейского, это небесное пение, которое имеет общие черты со строго грегорианским. Богослужение затягивается до поздних вечерних часов. Верующие слушают стоя, иногда выходят на некоторое время отдохнуть, посидеть на скамьях у двери, и снова возвращаются. Каждая христианская душа не может не почувствовать влечения к этому забвению мира, к этому единодушию людей, к этому соответствию места и песнопений, к этой строгости, к этой щепетильной верности традициям, к этому видимому обладанию нетронутой истиной. Вот перед нами подлинно древняя церковь на Руси! Но позади иконостаса нет алтаря – святое место пусто. Однако эти люди не протестанты, здесь стоят те, кто не отрицает пресуществления; они не говорят, что можно вообще обходиться без священников и непосредственно общаться с Богом. Наоборот, они считают, что священство необходимо. Но у них его нет и не может быть: благодать священства отнята. И вот они ожидают, как могут, конца мира, получая с Небес лишь несовершенную помощь. Существует ли еще где-либо подобное отчаяние?
Поповцы, ценой некоторой непоследовательности, сохранили священников, но также долгое время не имели таинства священства. Священниками у них были отступники от господствующей церкви, люди либо привлеченные
Наконец, иметь священников – это было еще далеко не все: чтобы они могли служить обедни и совершать Евхаристию, нужны были алтари с антиминсами, освященными дониконовскими епископами. Употребление антиминса, предназначенного для другой церкви, уже было некоторым отступлением, обойтись же без древнего антиминса было совершенно невозможно. Хотя Иргиз и был великим духовным центром поповцев, но в нем не служили литургии, а правили лишь другие службы. Там довольствовались Святыми Дарами, освященными в другом месте. Каждому священнику, посылаемому в ту или иную общину, выдавали небольшой запас их.
Так или иначе, трагедия беспоповцев возобновилась и у поповцев. Они понимали всю необходимость сохранения священства; для его сохранения они приносили едва совместимые с их верой жертвы, но и у них также за иконостасом стояли бездействующие престолы!
Эта трагедия не касалась в такой мере групп теоретиков и начетчиков – она поражала прежде всего огромную часть русского народа. И потому в слободах и селах говорили непрестанно о том, что где-то в мире должна же существовать православная иерархия. Дьякон Федор в послании к сыну Максиму утверждал на основании честного слова свидетеля, что патриарх Иерусалимский творит крестное знамение двумя перстами [1875] . Но его уже не было в живых. Но нет ли где-нибудь в другом месте истинной православной веры? Один монах, по имени Марк, беспоповец из Топозера, пошел по Сибири, прошел через пустыню Гоби и нашел на «Белых Водах» в таинственном «Опоньском царстве» истинного патриарха и четырех митрополитов, говоривших на сирийском языке и получивших преемство от Антиохии, равно и сорок русских церквей, которые избежали гонений Никона, с епископами, посвященными этими сирийцами. Рассказ об этих чудесах имел широкое хождение во второй половине XVIII века и переходил из поколения в поколение, все более и более приукрашиваясь: где-то жизнь была спокойной, без гонений, без податей, без рабства, вера содержалась без всяких отступлений, а епископы были настолько святы, что даже зимой ходили босыми [1876] . Спасение было там! Нужно было лишь найти это Опоньское царство и это Беловодье! Верующие только об этом и мечтали. Целые общины отправлялись пешком на Восток. В России этим раем считали Сибирь; в Подолии – Турцию или Египет. Один монах по имени Симеон сорок лет искал его вдоль Нила и дошел до самой Эфиопии. Среди поморцев, обосновавшихся в царствование Екатерины на Алтае, эти экспедиции шли одна за другой; так, были предприняты путешествия в 1825, 1840, 1858, 1861, 1869 и 1888 годах; люди шли в направлении Китая, Индии, Афганистана. Путешественники с женами и детьми, стариками погибали от холода, голода, иной раз их убивали разбойники. Отдельные перенесшие все невзгоды приходили разоренные, дрожащие от страха перед тюрьмой и штрафом, но при этом все же уверенные, что потерпели неудачу как раз накануне желанного успеха. Пускались в путь все новые и новые группы искателей. Еще и теперь многие лелеют мечту о Беловодье [1877] . Авантюристы неоднократно использовали в своих целях эту жажду обрести Град Божий. Так, некий Аркадий около 1890 года выдал себя за епископа, рукоположенного на Белых Водах [1878] . В 1897 году три казака с Урала отправились морем в Индокитай и Китай. Они покинули Японию, увы, так и не обретя на этом свете Небесного Иерусалима [1879] .
1875
Материалы. VI. С. 161
1876
Мельников. Полное собрание сочинений. VII. С. 38, 40–46.
1877
Бухтаринские старообрядцы. С. 35–40; Беликов. С. 139–155 (глава VII).
1878
Смирнов. История русского раскола. С. 166–167.
1879
Весьма любопытный дневник этого похода, составленный Г. Хохловым, был издан Короленко.
Это страстное желание подлинно верующих русских оказалось, однако, не безрезультатным. Наступил день, когда легенда претворилась в действительность. Сын уездного писаря Петр Великодворский постригся в монахи в Стародубском монастыре под именем Павла и в 1836 году отправился в путь, но был схвачен в Кутаисе. В 1839 году, он, однако, переправился через австрийскую границу и обнаружил на Буковине старообрядческий монастырь, где заручился ценной поддержкой. Оттуда он направился в Далматию, Черногорию, Сербию и Молдавию, посетил Дамаск, Иерусалим и Александрию. Наконец, в Константинополе в 1846 году ему удалось повидаться с Боснийским митрополитом Амвросием, низложенным турками не за что иное, как за свои добродетели. Он согласился принять старую веру. Когда Амвросия 28 октября привезли в монастырь на Буковине, он отрекся от своих заблуждений и был миропомазан. Затем он посвятил в епископский сан Кирилла и Аркадия. Кирилл посвятил, в свою очередь, в сан Онуфрия, который в миру был крестьянином Ярославской губернии, и Софрония и ими же был возведен в сан митрополита. Однако Амвросий был вскоре посажен в тюрьму и выслан австрийским правительством. Таким образом священство, благодаря рвению Павла, было восстановлено [1880] . Замечательно, что монастырь, откуда оно исходило, назывался «Белой Криницей», то был «Белый Источник», иными словами это были Белые Воды!
1880
Вл. Рябушинский, описывающий странствия Павла (Рябушинский. С. 92–98), рассматривает его как одну из самых удивительных личностей среди старообрядцев. Он был оратором, подвижником, прекрасным стилистом и удивительно умел практически осуществлять свои замыслы. См. также: Попов Н. Сборник из истории старообрядчества. II. Вып. 5. С. 227–272.