Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
VII
Собор 1681 года и казнь
Пустозерская тюрьма, построенная в 1669 году, от непогод устояла гораздо хуже, чем люди от житейских невзгод: к концу 1680 года тюрьма от старости и гниения дерева разрушилась. Новый воевода Адриан Хоненев довел это до сведения Москвы. 2 марта 1681 года ему ответили, что если в действительности не представляется возможным ее починить, то надо перестроить ее наново, с большой предосторожностью, из боязни, как бы кто из заключенных не убежал. Сначала надо было сделать внешнюю ограду, затем уже построить саму избу.
Внимание патриарха как раз в этот момент было привлечено Пустозерском и делом десяти соловецких мятежников. Один из них, Даниил, умер 1 октября 1680 года, и Хоненев, найдя его тело, лежавшее без погребения в тюремном дворе, 28 октября приказал попу Андрею, бывшему его последним духовником, похоронить его. Воевода с тем же самым гонцом запрашивал об инструкциях, как быть в случае, если умрут, не примирившись с церковью, и другие узники? Ему ответили, что они должны быть похоронены там, где они умерли,
В этом же 1681 году были очень озабочены состоянием старообрядчества и в других высоких сферах. В день Богоявления, 6 января, звонарь Герасим, низложенный за ересь, сбросил в самом Кремле с колокольни «свитки», призывающие народ к восстанию. Его допросили. Мало-помалу, пытая его, раскрыли целую организацию; ее составляли: Антоний Хворой – уроженец Поморья, Иосиф, сабельный мастер из Оружейной слободы, и много других. Иосиф был бедным человеком, вся его усадебка была оценена в 9 рублей. Однако дом его служил местом сбора его единомышленников. Антоний пел там часы, выпекал просфоры без дрожжей, с печатью старого креста, которые он после службы и раздавал верующим. Эти последние ели их и почитали себя после этого освященными. Подозревали ли тогда, что Герасим был в отношениях с Василием Косматым, с этим учеником Капитона, который будет потом хвастаться, что путем ли добровольного поста, путем ли самосожжения отправил на тот свет тысячу мучеников? Ничто об этом не свидетельствует, но, так или иначе, следователи были поражены этими недозволенными собраниями без священнослужителей, печением этих просфор, заменявших Агнца, этими обращениями к народу, столь открыто распространявшимися. Тут смутно чувствовалась гражданская и религиозная оппозиция, более глубокая, чем у дотоле известных «раскольников». Все это дело напоминало не столько приверженность старине Аввакума и Федора, сколько дерзания Капитона и его учеников, а отсюда у людей, мало разбиравшихся в оттенках религиозной мысли, возникало уже и представление о том, что все «раскольники» были «капитонами».
Для официальной церкви появлялась угроза со всех сторон.
В Кремле, в семьях высокопоставленных людей, в образованных кругах мода следовала все более и более за Польшей. Новая царица, вышедшая замуж за Федора 18 июля 1680 года, была урожденная Грушецкая. Вскоре царь, вопреки указу, данному им в начале своего царствования, предписал своим царедворцам ношение польского платья. Через посредство польского языка, польских книг и польских наставников мало-помалу стала проявляться соблазнительная терпимость в отношении всех видов латинства. Симеон Полоцкий, ранее, в 1679 году, устраненный из комиссии по редактированию Апостола из-за своих латинских тенденций, все же сумел открыто не обострять своих отношений с греческим православием. Он умер 25 августа 1680 года, и теперь роль его выполнял его любимый ученик Сильвестр Медведев, который вовсе не скрывал своего открытого приверженства латинству. Существовал некоторый проект, к которому царь Федор относился весьма благосклонно, а именно создать академию, где преподавали бы все свободные искусства, догматическое и нравственное богословие, каноническое и гражданское право и где, наряду с церковнославянским и греческим языками, преподавались бы языки латинский и польский; помимо этого, эта академия должна была осуществлять высший контроль над вероучением и нравами. Сама эта программа уже очень напоминала о западных академиях. Патриарх был весьма обеспокоен созданием такого учебного заведения, которое одновременно ограничило бы его власть и роковым образом попало бы в руки иностранных наставников, православие которых было более чем сомнительно.
Об этой опасности было доведено до сведения царя, но другим лицом, а именно Медведевым. 19 мая 1681 года он донес царю на некоего Ивана Белобоцкого, только что по своему собственному желанию прибывшего из Смоленска в Москву, чтобы преподавать в тех школах, которые царь намеревался открыть. Он заявил, что готов принять православие и даже монашеский постриг: на самом же деле, как говорил Медведев, Белобоцкий, действовавший под покровительством своего друга Негребецкого, был кальвинистским проповедником пастора Шлюка, человеком без устойчивых религиозных убеждений, своего рода цыганом, принимавшим без всякого зазрения совести вероисповедание той страны, в которой он жил. Он был допрошен, уличен в безбожии и все-таки продолжал жить в Москве, расширяя круг своих сношений и проповедуя свое индифферентное отношение к религиозным вопросам.
По правде сказать, редко можно было в то время найти москвичей, которые в своем интересе к польской культуре доискались бы до ее латинских истоков. Скорее, широко распространялось своего рода безразличие, стремившееся отделить религию от повседневной жизни и фактически подчинить ее иным жизненным запросам. В то время как старая церковь была всем для русского народа, новая, созданная декретами и поддерживаемая руками палачей, была не чем иным, как одним из органов государства. Люди, искавшие света за границей, питали к ней лишь внешнее почтение; то было лишь угодливое подчинение придворных чиновников или просто покорных подданных. Те, кто, принадлежа формально к новой церкви, сохраняли живую веру, не могли питать таких чувств, которые отделяли бы их от старообрядцев. «Инок» Никон, когда он умер 17 августа 1681 года, перед самым Ярославлем, находясь на корабле, который возвращал его из изгнания в дорогой его сердцу Воскресенский монастырь, казался
Другой патриарх, с более широкими взглядами, сделал бы все возможное, чтобы вернуть горящих подлинной верой старообрядцев в лоно официальной церкви; для старообрядцев же, для которых отсутствие иерархии было сплошным мучением, становившимся изо дня в день все более тягостным и, кроме того, все более и более угрожающим для будущего, – возвращение в лоно церкви, которая, сняв все свои клятвы, признала бы законность древнего благочестия, было бы вполне возможным.
Перед лицом натиска католицизма на Русь, перед «капитонами», квакерами, индифферентизмом и расколом патриарх Иоаким принимает только одни административные меры, направленные целиком против старообрядцев. Иоаким созвал в феврале 1682 года собор, на котором он принудил его членов принять целый ряд мер, скорее административного, чем духовного характера.
Сначала были созданы новые епархии: их по первоначальному плану должно было быть семьдесят две, подчиненные двенадцати митрополитам, затем решено было создать только тридцать четыре епархии, а в конечном счете, ввиду того, что иерархи не хотели ничего уступать ни из своих земельных владений, ни из своих доходов, вопрос был пересмотрен заново. Прекрасная, казалось бы, реформа, но чем руководились, проводя ее? «Не токмо в такой далней и пространной [сибирской] стране, но и в иных многих градех, а имянно в Путивле и в Севске, в Галиче, на Костроме и в иных многих местех противники умножились, зане не имеют себе возбранения за разстоянием далним» И в самом деле, новые епископы Великого Устюга, Воронежа и Тамбова посылаются на места специально для пресечения старой веры; знаменитый Афанасий Холмогорский объявляет ей нещадную войну. Монахам был объявлен запрет покидать свои монастыри, дабы они не странствовали из одного монастыря в другой, вдовым попам воспрещено выполнять обязанности духовных отцов на дому у частных лиц; каждому, пожелавшему бы основать новый скит, также было запрещено делать это; скиты уже существующие должны были слиться с организованно действующими монастырями или же быть преобразованными в приходы. Все эти меры – причем последняя уже позволяет нам предвидеть сокращение числа монастырей при Екатерине II – становятся легко понятными, если только ознакомиться с речью, произнесенной царем на соборе!
«Мнози монахи (…), не хотя быть у наставников своих под послушанием, отходят из монастырей и начинают жити в лесах, и помалу прибирают к себе таких же непослушников, и устрояют часовни, и служат молебны (…), и в тех новопостроенных пустынях церковное пение отправляют не по исправным книгам, и для того приходят к ним многие люди и селятся близко их, и имеют их за страдалцов, и от того урастает на святую церковь противление».
Чтобы ускорить уничтожение старых книг, решили, что их обмен на новые будет совершаться не за плату, как это происходило прежде, но безвозмездно. Чтобы положить предел распространению пагубных рукописаний, которые под видом «извлечений из священных книг», выполненные на листах, в тетрадях и в свитках, продавались у Спасских ворот и в других местах, был установлен специальный орган власти. В нем было два представителя, один от гражданской власти, другой – от церковной, которые обязаны были отводить нарушителей в Патриарший приказ, а в случае сопротивления и вызывать на помощь стрельцов. Домовые церкви должны были быть закрыты, исключая только некоторые, находившиеся под особым наблюдением. Собор напомнил, что уже царь Алексей приказал, чтобы непокорные церкви были переданы в руки гражданской власти: это решение было подтверждено и были приняты новые меры, дабы обеспечить точное выполнение распоряжений. Воеводам и дьякам городов и посадов, как уже состоящим на службе, так и будущим, были даны противостарообрядческие инструкции с указанием, чтобы они точно их выполняли; помещики, которые узнали бы о существовании на своих землях противников церкви, обязаны были донести о них воеводам и епископам, чтобы виновные были арестованы. За ними должны были быть присланы вооруженные люди. В то время как собор 1667 года удовлетворился передачей «еретиков» в распоряжение гражданской и церковной власти, собор 1682 года уже поставил в обязанность как гражданской, так и духовной власти всех категорий активно преследовать их. Вот прошло почти пятнадцать лет, как был установлен розыск в отношении противящихся официальной церкви, теперь же его только колоссально усилили.
Впервые духовные и гражданские власти по-настоящему оценили опасность, которую представляла для бездушного и духовно мертвого государства старая вера. Впервые за все время эти власти вкупе поставили себе задачу полностью ее уничтожить. Но как достичь этого, не отделавшись от тех, которые в глазах старообрядцев были представителями старых традиций, наставниками, руководителями в делах совести, советчиками во всех обстоятельствах жизни, одним словом, – отцами? Они, конечно, были высланы в самый отдаленный пункт Руси, на Ледовитый океан, почти зарыты в подземелье, изуродованы, они голодали и холодали, но само их удаление и их длительное мученичество еще более увеличивало их ореол. Повсюду находили написанные ими писания, их вдохновенные поучения, их учеников, рассказы об их чудесах; для полицейской вла сти Иоакима все концы противления сходились в Пустозерске. Прежде чем собор завершил свою работу, в Пустозерск был направлен приказ сжечь бывшего протопопа Аввакума, монаха Епифания, бывшего священника Лазаря и бывшего дьякона Федора.