Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
Это совпадение во многом содействовало успеху новой церкви. Как радостно было вновь видеть епископов, настоящих епископов, не сидевших за столом у знатных людей, не сиявших золотом и драгоценными каменьями; нет, то были простые крестьяне, ходившие пешком и во время своих поистине апостольских странствий ночевавшие в случайных избах; однако же во время богослужений они надевали митру старинного русского образца. Да, они ничего не знали о лютерском и латинском богословии и посвящали они настоящих священников! Не одни только поповцы увидели в «австрийской» иерархии истинную Церковь: к ним присоединились и многие беспоповцы, и поморцы, и федосеевцы.
Но было ли это разрешением, развязкой драмы? Нет, так как происхождение этой иерархии было все-таки более чем спорно. Достоверным ли было то, что Амвросий был крещен в три погружения? Не запятнало ли его обвинением в симонии данное ему обещание позаботиться о его и его сына содержании? Не были ли учинены сделки с австрийскими властями, то есть слугами антихриста? Трения, возникшие с самого начала между отдельными епископами, а затем и подписанное Онуфрием «Окружное послание», признававшее христианский характер официальной церкви и как-то признававшее
Все эти подразделения существуют и сейчас: поповцы без иерархии; «австрийцы»; беспоповцы, причем они часто живут бок о бок, в одной местности. Если у «австрийцев» есть истинная церковь [1881] , полнота религиозной жизни и численность их большая, то они, с другой стороны, должны были сделать уступку духу времени и как-то приблизиться к официальной церкви. Наоборот, тысячи старообрядцев остались гораздо более верными старым традициям. Но одни из них все еще жаждут обрести какую-нибудь невероятную иерархию, другие должны отказаться от огромной части христианской жизни, а третьи, принадлежа к крайним направлениям, почти отказываются от самого христианства.
1881
В 1926 году были двадцать один епископ в России и пять в Румынии, не считая еще трех епископов-противоокружников (Рябушинский. С. 90). Сюда же нужно добавить и единоверцев – «объединенных в вере и в священстве» с официальной церквью, но сохранивших старые книги и обряды. Но это, чисто политическое, создание митрополита Платона, осуществленное в 1800 году, имело очень слабый успех.
IV
Упадок официальной церкви
Если старая вера дошла до логического самоотрицания, то каким образом она не исчезла перед лицом официальной церкви? Это потому, что официальная церковь все меньше и меньше отвечала христианским запросам народа.
Никон поставил епископов в прямую зависимость от самого себя и царя. Вместо заботы о благочестии и восторженного преклонения перед святыней, подвижничества и милосердия, они проложили путь к светским, политическим заботам, к науке и к увлечению красивым. После падения Никона епископат остался целиком подвластным одному царю.
В стране, которая все сильнее разделялась на крепостных и помещиков, официальная церковь заняла место среди власть имущих, отдалилась от народа и завела для иерархии обычай жить на широкую ногу. Епископы допустили, чтобы церковь загрязнилась иноверными тенденциями; государство же стало безучастным к христианским принципам. Для истинных христиан запылали костры. Затем пришел Петр: эту правительственную церковь, но церковь, все-таки оставшуюся церковью, он упразднил. Отныне это было уже не тело Христово, получавшее непосредственно от Него свою опору, свое назначение, свои законы, свои цели, духовное достояние. Он заменил ее органом, всецело от него зависящим, полностью повинующимся его постановлениям, выполняющим его намерения, придал ему характер государственного учреждения, образовал духовный надзор: «полицию душ». Против истинных же христиан он выдвинул новый вид гонения – презрение.
«Раскольники», покупавшие себе право на жизнь тем, что платили двойные подати, не могли занимать никаких общественных должностей, ни свидетельствовать на суде против «православных»; они должны были носить нелепую одежду [1882] ; они должны были вносить определенную сумму на содержание духовенства и платить гнусный сбор при каждом рождении, браке или погребении. Им вменялось в обязанность доносить на своих же не внесенных в ревизские сказки единоверцев, которых тут же отправляли на галеры. У Петра это ничуть не было религиозной нетерпимостью, он только видел в староверах главную помеху своему главному замыслу: секуляризации Русского государства наподобие протестантской Европы. Так как он не мог физически уничтожить слишком многочисленных истинных христиан, то он принял все меры, чтобы удалить их из общества живых людей и попытаться превратить их в жалких смердов, с которых новое государство тянуло всевозможные подати, которых оно облагало всевозможными повинностями и которых оно нещадно стегало кнутом, но и в этом сословии он поставил их на низшую ступень, отстранил их от икон, от книгопечатания и вообще от всякого участия в общественной жизни.
1882
На спине – красный, окаймленный желтым квадрат (указ от 6 апреля 1722 года).
По мнению Петра, «раскольники» представляли собой такую серьезную опасность, что их преследование стало главной задачей его духовной полиции. Чтобы дать губернаторам возможность обнаружить тех, кто не был внесен в ревизские сказки, приходские священники должны были ежегодно подавать список тех своих прихожан, которые не причащались на Страстной неделе. Подобные сопротивляющиеся часто договаривались с приходскими священниками и фактически заносились ими в спи ски без участия в таинствах, избегая, таким образом, святотатства. Тогда было объявлено, что тот, кто донесет на такого уступчивого священника – сообщника «раскольников», получит его место, если только он окажется в какой-то мере пригодным для этого. Часто бывало так, что какой-нибудь старообрядец сказывался больным и призывал священника; последний якобы исповедывал его и затем заносил в список православных. Ввиду такой практики было предписано исповедывать больных при свидетелях. Иной старообрядец «каялся» в ужасных грехах, которые по Номоканону вынуждали священника устранить его от таинств
1883
ПСЗРИ. VI. № 4012; Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 234–240.
При преемниках Петра политика в отношении раскола претерпела различные изменения, но судьба официальной церкви не изменилась. Государи XIX века оказывали ей больше почтения, чем государи XVIII-го. Однако они продолжали рассматривать ее как правительственный орган, как «департамент православного исповедания». Святейший Синод, которым реформатор Петр заменил патриаршество, рассматривался как регулирующий орган, очень схожий с Сенатом; во главе его стоял обер-прокурор, простой светский чиновник. Он был выразителем и гарантом зависимости церкви от государства. Никон хотел разделить корону с царем, – последние патриархи довольствовались тем, что держали в руках царский меч, синод же раболепно облекся в царскую ливрею.
В подобной церкви все, что было подлинно религиозным, считалось в высоких кругах второстепенным. Истолкование догматических вопросов было предоставлено личной фантазии, которая работала в том или другом направлении в зависимости от времени и индивидуальной личности наставника. Толкование догматов склонялось к латинству, а часто к протестантизму, позднее же к символическому модернизму. Это не позволяло создаться и образоваться собственному православному богослужению, которое было бы согласно с греческо-русскими традициями. Низшее духовенство, непосредственно соприкасающееся с верующими, было поставлено в униженное положение. Оно не имело никакой серьезной подготовки. Над ними полностью господствовали и драли с них три шкуры епископы и их канцелярии; низшее же духовенство, в свою очередь, брало что могло со своей паствы. Что касается духовной жизни, то она была опорочена тем, что закон предписал чиновникам, военным, школьникам принудительное выполнение религиозных обрядов. В этой церкви, где такие восточные отцы, как Ефрем Сирин и авва Дорофей, были когда-то в большом почете, между 1793 годом, когда появилось «Добротолюбие», и 1847 годом, когда были изданы писания молдавского монаха Паисия Величковского, не было напечатано ни одного духовно-аскетического произведения, ни одной работы о подвижничестве. И эта последняя книга Паисия Величковского была издана Оптиной пустынью в Козельском уезде только благодаря хлопотам славянофилов братьев Киреевских. Петербургская цензура, которая в начале столетия одобрила печатание «Сионского вестника», «Тайны Креста» и других произведений догматического мистицизма, теперь опасалась малейшего намека на подлинно православный мистицизм. Мысленно-сердечной молитве, молитве Исусовой, больше в семинариях и академиях не обучали. Эту молитву, напротив, хулили и осмеивали [1884] . Богослужение совершалось часто крайне небрежно, за исключением праздничного, особо торжественного. Вопрос о богослужении, ранее, правда, плохо разрешенный многогласием, теперь разрешался еще более катастрофическим образом: произвольным сокращением. Богослужебные книги оставались в том же состоянии хаоса, неразберихи и противоречия, в котором их оставили незадачливые справщики XVII века, Никон, его предшественники и преемники [1885] .
1884
Историческое описание Козельской Оптиной пустыни. С. 85–87.
1885
Титов. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. III. С. 61–63; Голубинский. О реформе в быте русской церкви // ЧОИДР. 1913. III. С. 22–23 (написано в 1881 году). О положении официальной церкви см.: Соловьев В. С. Духовная власть в России // Соловьев. Собр. соч. III. С. 206–220 – и, главным образом, статью прекрасно осведомленного приверженца православной церкви библиотекаря Синодальной библиотеки Н. П. Попова в «Богословском вестнике» (1905. III. С. 778–815).
В этой церкви находилось место как для искренне верующих, так и для всех оттенков неверия. Если только выполнять формальные предписанные нормы, можно было следовать самым нелепым и странным философским учениям в отношении не только православия, но даже христианства вообще. Жозеф де Мэстр, в начале XIX века, с ужасом отмечал это. Существует ли какая-либо европейская литература, столь чуждая христианской церкви, как русская? Пушкин и его современники так далеки от церкви, насколько это возможно. У западников эта отчужденность переходит во враждебность. Обращенный к вере Гоголь приводит всех в негодование, а позднее за то, что он, терзаясь христианскими сомнениями, сжег вторую часть «Мертвых душ», ему приписывали сумасшествие. Среди сторонников существующего государственного строя церковь встречает лишь формальное поклонение, как государственному органу, тогда как она, с другой стороны, собирает всю ненависть левых элементов, борющихся с царизмом. Некоторый возврат симпатий к церкви, созданный славянофилами, философия которых строилась отнюдь не на православной основе, и усложненный политикой, мог охватить лишь какую-то небольшую группу интеллигенции. Про так называемое культурное общество можно с полным правом сказать, что к 1870-м годам оно почти целиком предалось позитивизму.