Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
Никон изображал собой новатора, стремящегося с ожесточением искоренить все, что русские люди веками считали необходимым для своего спасения.
При всем том он утверждал, что он восстанавливает книги и обряды в их первоначальной чистоте, возвращает их к греческим источникам. Во многих отношениях он продолжал политику кружка боголюбцев: он продолжал через епископов рекомендовать единогласие и пение, соответствующее тексту богослужебных книг [1039] ; он продолжал преследовать проклятые игры скоморохов и вожатых медведей [1040] . Он строго наблюдал за выполнением церковных канонов, приказывал соблюдать посты и общественные молитвы; он продолжал держать православных в отдалении от иностранцев [1041] . С 1654 г. он начал борьбу против икон, носящих на себе отпечаток западного влияния; ввиду того, что изображения на этих иконах были реалистичны и передавали лики святых в чертах, совсем не похожих на традиционно строгие, эти иконы вызывали восторг в высшем московском обществе. Никон приказал изъять их, и 4 марта 1655 г., в тот самый день, когда он получил от Макария грамоту в пользу троеперстия, он приказал принести ему эти подозрительные образа и стал бросать их один за другим на железные плиты соборного пола, называя по именам, чтобы пристыдить их, представителей знати, у которых они были изъяты. Они должны были быть сожжены. Царь, присутствовавший при этой сцене, не будучи предупрежден об этом, сказал тихо: «Нет, отче, не вели их жечь, вели лучше их зарыть». Никон дал на это свое согласие [1042] .
1039
РИБ. XII. Стб. 300–301 (до 1658, в Устюг). Во время Смоленской кампании царь поручает одному из своих воевод совершать церковную службу «единогласием», ибо противное могло повлечь за собой поражение.
1040
Вологодские губернские ведомости. 1864. № 32. 1839. № 33 (1657 г., район Устюга и Сольвычегодска).
1041
В 1655 г.
1042
Павел Алеппский. IV. С. 135–137.
Народ был менее возмущен появлением новых икон, которые все-таки изображали чтимых им святых, чем кощунственным уничтожением образов, произведенным патриархом. Верующие, которые еще во времена кружка боголюбцев питали мало симпатии к тому, что в его реформах являлось строгостью, принудительным предписанием или искусственно навязанным аскетизмом, теперь уже с отвращением наблюдали в действиях Никона то, что было продолжением и преувеличением той же церковной линии. Даже если он не нарушал установившегося уклада, он все же был ненавистен из-за своего самовластия и насилия. Но в новшествах своих он являл себя уже настоящим еретиком, слугой дьявола, посланным для того, чтобы разгромить русскую церковь, подобно самому антихристу или, по меньшей мере, его предтече. Напрасно он называл себя греком и выставлял себя таковым, ссылаясь на старые греческие книги и на греческих священников, его все-таки считали приверженцем латинян. Эти обвинения приходили особенно на ум ученым людям, которые хорошо знали, что главный сотрудник Никона – Арсений прошел науку в итальянских школах, что книги, служившие образцами для новых изданий, были напечатаны в Венеции, что поправленный Символ веры совпадал с «Верую» униатов и латинян, что многие греческие иерархи этого времени постоянно колебались между православием и унией; подобные обвинения постоянно встречались в соответствующих сочинениях. Но эти обвинения были также распространены и среди простого народа, ибо память о митрополите Исидоре еще не исчезла; вместе с тем, с самого Смутного времени ненавидели поляков, а все католическое вызывало в памяти ненавистное имя поляков.
В 1656 г. в Ростове три ремесленника, Сила Богданов, Федор Логинов и Алексей Постников, видя, в каком состоянии находилась церковь, пришли к страшному заключению. Первый был малограмотным портным, который говорил обо всем этом, не зная книг; несмотря на его неученость, у него были ученики. Вот что он проповедовал: «Соборная церковь находится в руках еретиков, и митрополит проклят, так же как и отец его патриарх; истину они заменили ложью, уничтожили обедню, и к семи Вселенским соборам прибавили восьмой и папскую ересь. Они поломали хоры, и их обедня – одна только насмешка. Лжепророки, зачем отменили вы благословение на Иордани? Почему заменили вы православный крест на просфорах на латинский и зачем стали искать новых обрядов в местах неподобных? Почему уничтожили вы исповедь до обедни и для чего изъяли вы имя Сына Божия из песнопения “Свете Тихий”? Почему запретили вы творить крестное знамение, как нас учил митрополит Варлаам и отцы наши? Нет, не пастыри вы, а хищные волки: любите вы хорошую и жирную еду, и учение ваше ложное и развратное». Он перестал ходить в собор и приходские церкви, превращенные, по его мнению, в вертеп разбойников. Он обращал к своим взглядам и других. Федор и Алексей – огородники – были троюродными братьями, знали только Часослов. Не сговориваясь с Силой, они действовали таким же путем. Втроем они были арестованы. Сила, допрошенный митрополитом 3 января 1657 г., а затем насильно отведенный в собор, отказался приложиться к кресту, а также и поклониться иконам Спасителя и Пресвятой Богородицы. Федор поступил таким же образом в Богоявленском монастыре. Митрополит Иона написал отчет об этом в Москву. По приказу царя они были доставлены туда. 3 февраля боярин Алексей Трубецкой потребовал от них, чтобы они указали в книгах на замеченные ими отступления, на что они ответили, что книг они не знают, но знают хорошо, что в церкви Божией все поставлено вверх дном. Им объяснили, что это были не отступления, а исправления, что в песнопении «Свете Тихий» имя Сына Божия повторяется даже несколько раз. Сила ничего не возражал против этого, исключая то, что «Службы церковные стали иные, чем раньше». Когда же ему сказали, что водосвятие в день Богоявления было отменено не без основания и что он должен доверять людям, более сведущим, чем он, то Сила захотел найти оправдание старому обычаю: «Водосвятие накануне – это крещение Иоанна, – сказал он, – но когда ходили на иордань в день Богоявления, то это истинное крещение Сына Божия». Таким образом, по ходу дела неизбежно появились со стороны преследуемых объяснения и богословские изыскания, конечно, неискусные и наивные. Сила добавил: «Образа Спасителя и Божией Матери и святых я почитаю и благоговею перед ними. Верую в нашего воскресшего Спасителя Исуса Христа. Книги же, которые вы мне показали, Послания и Деяния и проповеди Иоанна Златоуста, я о них слыхал и вовсе их не гнушаюсь, Иоанна Златоуста я почитаю и благоговею перед его образом. Но дело такое, что все переменилось, а я стою за то, что было раньше». После него отдельно допрошенные Федор и Алексей сказали только, что они творили крестное знамение, как их тому учили их духовные отцы, и что ради этого крестного знамения они готовы умереть. 19 февраля их предали пыткам и дали 7 ударов Силе, 8 – Федору и 10 – Алексею. При этом они ничего нового не сказали. 20 февраля страж, который наблюдал за Силой, донес, что, когда Силу уводили, то он достал из своей шапки тетрадь, говоря: «Я православных христиан учу и за то де умереть хочу!» Затем были допрошены духовные отцы Федора и Алексея, попы Иван Харитонов и Симеон Орех, которые подтвердили свою приверженность к новым книгам. Их отпустили. В это время Сила, вновь приведенный к допросу, по настоянию митрополита Ионы был спрошен относительно его отношения к государственным властям и патриарху. Он отвечал только: «Никакой земной власти я не боюсь», «а кто добавляет что к семи Соборам или по-иному перекладывает что от них, тот предтеча антихриста». Наконец, 20 августа 1657 г. царь повелел выслать трех ростовских ремесленников за неповиновение и извращение церковных уставов в Кандалакшский монастырь и держать их там под надзором, чтобы они не смогли убежать, одновременно принуждая их вести монастырские работы [1043] .
1043
Барсов. Новые материалы. С. 3–13. [См. также: Документы Разрядного, Посольского, Новгородского и Тайного приказов о раскольниках в городах России. 1654–1684 гг. / Сост. В. С. Румянцева. М., 1990. С. 29–58. – Прим. ред.]
Ростов был близ Москвы, и Иона, его митрополит, был одним из первых иерархов, принявших искренне реформы Никона. Вот почему мы наблюдаем там первые народные возмущения, вызванные новшествами. Эти возмущения совершенно основательно беспокоили власти, ибо они, по мере того как епископы стали бы обнародовать пресловутые новшества, могли не сегодня-завтра повториться везде, от одного конца Руси до другого. Уже в 1656 году в провинции у мирян были памятки для защиты старой веры, отвергающие новые книги. Они ходили по рукам среди народа, чтобы служить опорой для малоопытных защитников старой веры. Сила был одним из таких защитников. Он уже говорил, что надо избегать церквей, где служба ведется по новым книгам, надо отказываться от просфор с изображением латинского креста, не принимать от никоновских священников ни таинств, ни благословения, не надо также прикладываться к их кресту, ни признавать их водосвятия. Официальная церковь – это уже не церковь; ее учение от дьявола, а не от Святого Духа. Патриарх, доведший ее до теперешнего состояния, – предтеча антихриста. Епископы, которые ему повинуются страха ради и из любви к роскоши, – мучители, а не пастыри. Если царь, уже соблазнившийся этой верой, потребует повиновения – лучше принять муки. Впрочем последние времена уже близки. Все признаки того, что будет в дальнейшем названо «расколом», были уже налицо.
Сила и его товарищи, может быть, вовсе не были такими простаками, за которых они себя выдавали: очень вероятно, что они были наставлены Нероновым. Он короткое время был в монастыре в Кандалакше, спасся он оттуда бегством в лодке 10 августа 1655 года, сопровождаемый тремя своими духовными сыновьями – Алексеем, Силой и Василием. В Соловках он был принят архимандритом Илией, оттуда Неронов вернулся в Москву, где Стефан Вонифатьев скрыл его от розысков. Его трое товарищей, арестованные в Холмогорах, были по просьбе Стефана, рассказавшего все царю, освобождены. Вполне правдоподобно, что Сила и Алексей прибыли в Ростов и там снова были арестованы в январе 1657 года. Памятка Силы, о которой он говорил, что она у него «уже давно», была, видимо, от Неронова, который как раз из Кандалакши послал еще другие письмена Тихону, архимандриту монастыря св. Даниила Переславского.
Что же касается самого Неронова, то он в день Рождества 1655 г. по совету Стефана принял в Даниловом монастыре монашеский постриг с именем Григория; затем он вернулся в Москву к царскому духовнику, а после этого удалился в Игнатьеву пустынь на Ломе в своих родных местах [1044] . Никон, со времени его исчезновения из Кандалакши, разыскивал его повсюду; Неронов же скрывался, одевался в иное платье, менял место, был неуловим. Можно себе представить, сколько он приобрел повсюду сторонников старой веры, стоявших против новшеств. У Никона было одно оружие – отлучение от церкви. Это оружие было использовано: отлучение было произнесено во время обедни, совершаемой обоими патриархами, Антиохийским и Московским, в Успенском соборе. Архидиакон, после того как зачитал приговор, воскликнул: «Анафема ему!» [1045] Лица, совершавшие богослужение, пропели хором: «Анафема ему!», а певчие, затем иподиакон и все присутствующие повторили: «Анафема!» По монастырям были разосланы грамоты: арестовать монаха Данилова монастыря Феофана, а также и монаха, который в миру был протопопом Иоанном Нероновым [1046] . Дворянин Козлов с отрядом стрельцов был послан в Вологду, чтобы захватить беглецов. Он узнал об их присутствии тут. Они находились вместе с дьячком этого района и с татарином Андреем, преданным служителем Неронова; узнал он об этом от священника в Телепшине, служившего в вотчине Лукьяна Унковского, находившейся в 10 верстах от Игнатьевой пустыни: крестьяне способствовали их бегству [1047] . «Для тебя, Христов мученик, мы готовы все перестрадать, вплоть до самой смерти», – говорили они. Никоновские стрельцы повсюду,
1044
Материалы. I. С. 137–143. Единственное обстоятельство, делающее сомнительным тождественность Силы и Алексея, товарищей Неронова, с ростовскими обвиненными, то, что нигде в процессе этих последних не упоминается их прошлое.
1045
Этот церковный чин известен нам благодаря трем источникам: ГИМ Синодальное собр. № 93. Л. 65 об. – 67 об.; Павел Алеппский. IV. С. 178–179 (он утверждает, что Неронов скрывался некоторое время в Москве); Голубцов. Чиновники московского Успенского собора. С. 261–262. Приговор Собора напечатан: Материалы. I. С. 124–133.
1046
ЧОИДР. 1906. I. С. 473 (грамота архимандриту Кирилло-Белозерского монастыря Митрофану).
1047
РИБ. XII. Стб. 292–294 (письмо Ионы Ростовского в Устюг, между 26 августа и 1 сентября 1656 г.). Подтверждение этому см.: Материалы. I. С. 144.
Если Неронов больше года, не переставая проповедовать неподчинение официальной церкви, ускользал от розысков, то это было только благодаря тому, что повсюду как среди верующих, так и среди духовенства он находил сторонников. Повсюду, где распространялся слух о церковных изменениях, продиктованных Москвой, верующие начинали волноваться. В северных скитах, где благочестие уже давно носило апокалиптический характер, считали, что на царском престоле водворилась ересь и предсказанное великое отступничество накануне Второго пришествия. Странствующие монахи, паломники, полумиряне, полумонахи, в то время очень многочисленные, удовлетворяли свою жажду духовного подвига тем, что ходили по обширной Русской земле из одного монастыря в другой, разносили по городам и весям все эти тревожащие новости. У приходских священников, более степенных и чаще соприкасающихся с действительностью, были другие причины недоверия и неприязни по отношению к патриарху и епископам: они знали их по их бюрократическим притеснениям, их незаконным поборам, их позорной роскоши, по произволу и жестокости их управления. Никон, старавшийся так превозносить свою духовную власть, не сделал ничего, чтобы поднять условия жизни низшего духовенства; и, наоборот, епископы, которых он терроризировал, старались у себя подражать его великолепию, его властности и еще более угнетали своих подчиненных. Никогда еще пропасть между иерархами и простыми священниками не была так велика. Верующие, будь то деревенские жители или горожане, жаловались и на общественное устройство в целом; свободные общины все более и более подпадали под власть феодальных владельцев, города, подчиненные царскому двору, были переуступлены более требовательным помещикам, и Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года делало невозможным переход людей от одного владельца к другому. Каждый чувствовал себя подчиненным: крестьянин своей общине, крепостной – своему помещику, ремесленник – своей слободе, все же чувствовали себя под бременем обычных и чрезвычайных налогов, наборов для войны, мобилизаций, трудовой повинности. Широким народным чаяниям морального и религиозного улучшения ответили лишь теоретическими реформами, интересовавшими единственно ученых, или же узкой и мелочной регламентацией. Единственный исход, чтобы обрести гражданскую и моральную свободу, – это было бегство. Чувствовалось, что можно было только бежать – бежать в свободные просторы Нижней Волги, Дона, Урала, Сибири, или же даже бежать куда-то в своих родных местах, бежать от общества, от официальной церкви, от ее принуждения, ее власти [1048] . Для народной души, религиозной и ищущей Бога, враждебной навязанным формам и внешнему принуждению, нет ничего более привлекательного, чем начать отрицать и церковь, и общество, считая, что и то и другое находится во власти дьявола и антихриста.
1048
В 1657–1658 гг. наблюдалось интересное явление мятежа: крестьяне Московского воеводства начали грабить и поджигать крупные владения, убивали помещиков и их семьи и убегали в Нижний, Арзамас, Алатырь. В Нижегородской земле крестьяне также нападали и грабили большие имения и убегали в Казань и еще дальше на Восток. Царь дал приказ нижегородским воеводам разыскивать и сечь беглецов, вешать поджигателей и убийц (ПСЗРИ. I. № 220. 15 февраля 1658 г.).
В этом заключалась настоящая причина глубокой вражды к новшествам, вводимым Никоном. Без сомнения, Никон совершенно этого не видел. Все его внимание было устремлено на пассивное сопротивление высшего духовенства. На всех соборах воля его торжествовала, но кажущееся единодушие было результатом скорее страха, чем убеждения. Извержение из сана Павла Коломенского [1049] , совершенное самым грубым образом, из-за единственного случая проявленного им протеста, заставило трепетать даже строптивых [1050] . Молчаливая оппозиция некоторых иерархов – Макария Новгородского, Маркела Вологодского, Александра Коломенского [1051] – имела то преимущество, что они хотя бы в повседневной жизни своей епархии могли свободно выражать свои взгляды. Эти иерархи удовлетворялись тем, что не настаивали на выполнении новых правил, не требовали переписки и раздачи новых книг и вместе с тем не препятствовали пропаганде старой веры. Митрополит Казанский Корнилий обеими руками подписывался под деяниями всех имевших место соборов, но троеперстное крестное знамение было введено в его епархии только его преемником Лаврентием в 1658 г. [1052]
1049
Может быть, имелись сведения также о его смерти, которая обычно приурочивается к 3 апреля 1656 года.
1050
Павел Алеппский свидетельствует об этом, указывая на собор 1655 г. (Павел Алеппский. III. С. 171). День, когда Никон надел на себя греческую митру, говорит он, возбудил против него всех присутствовавших епископов, настоятелей монастырей, священников и мирян; этот акт вызвал сильный ропот против него. Народ гневался на него за это, впрочем, втайне опасаясь царя (Павел Алеппский. IV. С. 108).
1051
Архимандрит Спасо-Каменного монастыря был рукоположен 3 июня 1655 г. в день Пятидесятницы (Павел Алеппский. IV. С. 18–20). Он был рукоположен, может быть, за свои способности, а может быть, и в награду за донос, который он в минуту плохого настроения сделал против Неронова.
1052
Петров. Описание рукописных собраний, находящихся в Киеве. I. С. 101 (№ 58. Л. 53).
Наконец, в самой Москве тот человек, который видел возвышение Никона, более того, тот, кто способствовал его возвышению, – именно духовник царя Стефан, отнюдь не одобрял его. Порицал ли он все новшества или только некоторые из них, или же он осуждал только грубость, с какой они были введены? Есть все основания думать, что в то время никто не осмеливался выразить или высказать свои чувства. Духовником царя, однако, руководил не страх – его противодействие сдерживало его же желание всех примирить. Но отсутствие под важными актами подписи подобного человека, подписи, которая была так нужна, – служило уже достаточным доказательством того, что он в душе осуждал Никона. Скрывая Неронова, устраивая ему у себя свидания с многочисленными представителями духовенства, рекомендуя его в письме, собственноручно написанном Тихону, разве этим он не восстанавливал прежнее братство против воли Никона? Чувствовал ли он двойственность своего положения или только чувствовал упадок сил? Так или иначе, он скоро удалился от мира в свой родной монастырь, где вскоре и умер, 11 ноября 1655 г., приняв имя Савватия. Никон, так же как и Неронов, оплакивал его смерть [1053] .
1053
Письма русских государей. С. 305; Материалы. I. С. 158–159.
Перед этой могилой почитаемого наставника оба противника примирились. 4 января 1657 г. Неронов предстал перед Никоном: не переставая его упрекать за его новшества и его жестокости, не соответствующие апостольским заповедям, не принимая произнесенной анафемы, он все же признался в своем желании быть в единении с Церковью и с восточными патриархами. Никон принял это подчинение таким, каким оно было [1054] . Со своей стороны, он признал, что хороши все Служебники – как старые, так и новые [1055] . Вскоре он разрешил каждому, по желанию, сугубить или трегубить аллилуию [1056] . Итак, нет больше предтечи антихриста, как нет и анафемы! Оба устали от борьбы: один, очень потрясенный, несмотря ни на что, общим отношением к нему всей русской и восточной иерархии, другой, счастливый, что обезоружил указанной ценой своего самого страшного врага, причем происходило это как раз в тот момент, когда он чувствовал, что царь, умудренный годами и походной жизнью, с каждым днем ускользал из-под его влияния [1057] . Еще долго Неронов будет верен старому благочестию, но отныне не будет за него заступаться [1058] . Никон, со своей стороны, выкажет значительно меньше рвения к реформе, чем раньше.
1054
Материалы. I. С. 146–156.
1055
Там же. С. 157.
1056
Там же. С. 162–163 (21 января 1658 г.). Также 1 марта 1658 г. в Иверском монастыре, находившемся непосредственно в ведении Никона, появился Часослов, отредактированный по старым образцам, где в «Верую», например, сохранилось слово «истинный» в отношении к Св. Духу (Материалы. VI. С. 150; Христианское чтение. 1890. II. Приложение. С. 278–279).
1057
Окончательно царь возвратился в Москву 14 января 1657 г.
1058
Неронов жил то в Москве, видясь запросто с царем и Никоном, а также с Питиримом, Ртищевым, проповедуя в Казанском соборе, то в своей Игнатьевой пустыни (Материалы. I. С. 159–166, 287–289).