Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
Соловки не хранили истину только для себя. Через посредство своих подворий и угодий на материке и благодаря многочисленным паломникам, которым он оказывал каждое лето гостеприимство, этот большой монастырь, расположенный на островах Белого моря, был в постоянных сношениях со скитами, деревнями и городами громадного Поморья, начиная с Кольского полуострова на западе до далекой Печоры на востоке и вплоть до торговой Вологды на юге. Повсюду он был в почете как хранитель традиций святых Зосимы и Савватия и святого митрополита Филиппа; библиотека монастыря считалась знаменитой. Со времени Илии и первых тревожных событий соловецкие монахи ходили повсюду, проповедуя старую веру в рыбацких поселках Крайнего Севера, безразлично, зависели ли они от монастыря, или нет; ходили они и в бедные Онежские приходы, и в лесные скиты, где каждое новшество отвергалось, где все, что появлялось из Москвы, принималось с недоверием, где лишения, уединение, опасности среди первобытной природы закаляли людей, придавая им гордый, независимый характер, делая их безразличными к земным благам, устремляя их помышление к конечным судьбам. То, что царская церковь впала в заблуждение и была лишена милости Божией, что необходимо было избегать ее священников, ее книг, ее таинств, что царство антихриста было близко, – все эти катастрофические сообщения волновали и заботили их в силу самих обстоятельств. Уходя на промыслы, охоту или рыбную ловлю, во время весенней распутицы или просто из-за громадных расстояний и трудности пу тешествия они были вынуждены обходиться без священника и удовлетворяться домашней службой или пением в часовне под руководством
1114
Царская грамота новгородскому воеводе Григорию Куракину от 10 марта 1660 г. (ААЭ. IV. № 115. С. 160–162); список грамоты найден в Клименцах в Заонежье (Барсов. Онежский монастырь Клименцы. С. 57).
Здесь, в Палеостровском монастыре, на одном из островов Онежского озера, уже в то время был заключен епископ Павел, и память о нем держалась в монастыре как о первом мученике, пострадавшем за старую веру [1115] .
В 1657 году монах Епифаний, после двенадцатилетнего пребывания на Соловках, решил пойти проповедовать против новшеств; он получил на это благословение своего духовника и келейника; кроме того, получил книги и все необходимое, чтобы вести странническую и отшельническую жизнь, а также медный образ Божией Матери с Младенцем Христом; потом он, прося милостыню по дороге, пошел на Суну – реку, находившуюся в 400 верстах от монастыря.
1115
Нет никакого документа, говорящего о пребывании Павла Коломенского в Палеостровском монастыре. Об этом известно только по устному преданию. Там он якобы свободно учил население (Филиппов. История Выговской старообрядческой пустыни. С. 78–79), советуя верующим не принимать священников, рукоположенных Никоном, так же как и их крещения (ЧОИДР 1905. II. С. 41–46). После этого он, по-видимому, был сослан в Хутынский монастырь, в Новгород; пребывание здесь подтверждено царем на Соборе 1666 г. (Макарий. История русской церкви. XII. С. 710). Но он, видимо, бежал оттуда, изображая юродивого Христа ради, прошел по Новгородской земле и умер или был сожжен (Материалы. VI. С. 196, письмо дьякона Федора) или утоплен (выражение на Соборе 1666 г., где было сказано «лишился рассудка»; См.: Дело о патриархе Никоне. С. 450) 3 апреля 1656 г. Во всяком случае, память о нем сохранялась в этой местности до конца XVII века, став совершенно легендарной историей; его имени было суждено оправдывать ту или иную точку зрения на актуальные проблемы (Смирнов. Внутренние вопросы. С. 048–052).
На одном из островов этой реки, в 12 верстах к северо-западу от Онежского озера жил с 1640 года святой человек по имени Кирилл. Это был крестьянин Сунского прихода, ставший монахом в монастыре близ Олонца и затем живший в десятках разных монастырей и, наконец, нашедший себе покой в своей родной стране [1116] . Он построил себе избу, чтобы принимать паломников. У него был мельничный жернов, которым он пользовался, чтобы питаться самому и давать подаяние неимущим; остаток времени он проводил в молитве, созерцании, посте и пении псалмов. В 12 верстах от него находилась деревенька, где жили еще его отец и зять. Для исповеди он ходил далеко на юг, в монастырь св. Александра Свирского, близ Олонца около Ладоги. Это было целое путешествие через озера, леса, пороги и предательские трясины.
1116
Существует Житие инока Кирилла, написанное в середине XVIII в., однако, вполне достоверное (Дружинин. Писания. С. 180; Смирнов. Внутренние вопросы. С. CXVII–CXIX).
Епифаний устроился под его руководством, ибо Кириллу шел пятидесятый год, он стал жить в покинутой избе, про которую говорили, что в ней «нечисто», затем, будучи искусным плотником, он построил себе поблизости другую, и оба отшельника зажили дружно, рассказывая друг другу свои видения, вместе получая милостыню и раздавая ее, так как было много посещавших их, болящих плотью и духом. Они взаимно помогали друг другу в работе: Епифаний делал кресты, взамен чего ему приносили рожь и деньги [1117] .
1117
Это описано в Житии Епифания, написанном им самим около 1675 г. Оно было напечатано Бороздиным (Христианское чтение. 1889. I. С. 211–240) и Барсковым (С. 229–262), но оригинал, обнаруженный в Пустозерском сборнике, не был ни воспроизведен, ни сличен с другими текстами. См.: Смирнов. Внутренние вопросы. С. XC–XCI; Барсков. С. 389–392. Относительно рукописей см.: Дружинин. Писания. С. 169.
Таков был один из скитов, которых было так много в Западном Поморье.
Недалеко от Суны, на Водле, обосновался на короткое время необычайный странник по имени Корнилий. Юный крестьянин из Тотьмы, с северо-востока Вологодской области, Конон после смерти своих родителей решил, будучи пятнадцатилетним юношей, оставить все имущество и посвятить себя служению Богу: случайно встретившиеся ему на пути монахи направили его в скит к Капитону. После длительного преклонения перед подвижничеством и ангельской жизнью этого необычайного аскета – основателя данного скита, после чрезвычайно трудного искуса, он сделался послушником, а затем в монастыре св. Корнилия Комельского принял и монашество с именем Корнилия. Там он прожил 24 года. Затем снова начал паломничать по Святой Руси. В Москве еще он стал ризничим у патриарха Филарета, а затем хлебопеком у Иоасафа. В Новгороде он пек просфоры. Он с негодованием следил за развитием никоновских нововведений. Еще будучи в Москве, во время патриаршества Иосифа, он выполнял какую-то должность по монастырскому надзору. Позднее, когда он увидал, что новшества победили, он покинул столицу и отправился проповедовать старую веру на Севере и на Западе. Он добрался до Пудожа в Поморье, где было много друзей истинной веры. По их совету он ушел на Водлу. Небольшой грот, образованный скалами, стена из бревен как заграждение у входа, глиняная крыша – таково было его жилище. Верующие приносили ему питание и приходили слушать его поучения [1118] .
1118
Мы знаем Корнилия только по его Житию, написанному одним из его учеников в 1723–1731 гг. Оно грешит хронологическими ошибками, как и ошибками другого рода. Поэтому очень трудно отличить легенду от истины (Дружинин. Писания. С. 181–182; Смирнов. Внутренние вопросы. С. CXIV–CXVI). Оно было напечатано в сокращенном виде С. В. Максимовым: Максимов.
В Андоме жил другой праведный человек по имени Евфросин: несмотря на то, что он взял на себя обет молчания, – у него были ученики [1119] . Естественно, что Епифаний, Кирилл, Корнилий и Евфросин знали друг друга. Они поддерживали друг друга в верности старой вере, в сопротивлении ереси, в ожидании Страшного суда. Насыщенная духовная жизнь оживляла эти заброшенные области, эти озера и леса, где порой обретали для пропитания только болотный мох или сосновую кору. Крепкая вера достигала окружающих деревушек и шла даже дальше вплоть до монастырей официальной церкви.
1119
Барсков. С. 243–245 (Житие Епифания).
В монастыре св. Александра Свирского, например, введение новшеств натолкнулось на положительный отпор, доказательством чего служит тот факт, что 23 октября 1664 г. в день, когда игумен Симеон был рукоположен во архиепископа Вологодского и должен был соответственно прочесть исповедание веры, он с первых же слов «Верую» ошибся и сказал «рожденный, а не сотворенный» и из-за этого «а» чуть не лишился своей митры [1120] . Расстояние между Свирью и городком Тихвином, стоявшим несколько юго-восточнее, не было очень велико. В трех верстах от Тихвина находился небольшой монастырь, так называемый Николо-Беседный, существовавший с 1515 г.; с течением времени значение его затмил большой Успенский монастырь, основанный в 1560 г. Иваном Грозным. Впоследствии этот монастырь даже присоединил к себе Николо-Беседный монастырь. С 1662 г. настоятелем этого старого монастыря был Досифей, стойкий защитник старой веры [1121] . Это был человек поразительной активности, но рассудительный, известный не только своими мудрыми совета ми, но в такой же мере и святостью своей жизни. Именно ему удалось в 1663 году добиться независимости своего монастыря [1122] .
1120
Материалы. VI. С. 229–230 (послание дьякона Федора сыну Максиму). Симеон был настоятелем Александро-Свирского монастыря с 1650 г. (Строев. Списки иерархов. Стб. 992); ранее он был казначеем в Чудовом монастыре в Москве (ЛЗАК. III. Материалы. С. 16).
1121
Строев. Списки иерархов. Стб. 62, 94.
1122
Досифей – это один из видных, но менее известных деятелей начала движения за старую веру. См.: Смирнов. Внутренние вопросы. С. XXIV и след., прим. 38; Православная богословская энциклопедия. 1904. V. С. 28–30.
Еще дальше на юг, близ Осташкова, находился монастырь св. Нила Столбенского, где жил еще второй тобольский архиепископ Нектарий. Этот монастырь надолго сохранил верность прежним обрядам [1123] . Затем в 21 версте от Зубцова, на юго-западе оттуда, находилась Ракова пустынь, которую привел к процветанию Иов Тимофеевич; этот поляк знатного рода знал еще Филарета, в бытность его пленником, последовал за ним в Россию, был им пострижен в монахи и рукоположен в иереи и с тех пор был полностью предан памяти покойного патриарха. Он мог только отвергать и порицать новшества. Он бежал от них в другое место спасения души, находившееся в 40 верстах от Зубцова, в монастырь св. Николы, что на Красных горах. От него исходило одновременно впечатление и достоинства, и смирения, свойственные священноиерею, глубоко покорявшие сердца и умы окружающих; у него был и ученики, которые ему слепо повиновались [1124] .
1123
Эпизод, рассказанный в Житии Корнилия, подтверждает это, хотя определить его дату невозможно (Максимов. Рассказы из истории старообрядства. С. 20–21).
1124
Дружинин. Раскол на Дону. С. 69–70.
Таким образом, от Белого моря до истоков Волги, до Дорогобужа, вдоль западной границы тянулся почти беспрерывный ряд оплотов старой веры.
На Востоке была другая Фиваида, скрытая в лесах, которые тянутся и поныне по левому берегу Волги между Костромой, Юрьевцем, Нижним Новгородом и Вяткой.
Близ Юрьевца, в Кривоозере, в скиту, где проживало около 20 иноков, также продолжали служить обедню по старым книгам, сугубить аллилуию, читать неисправленный Символ веры и креститься двумя перстами. Настоятель этого скита Сергий, принявший монашество и рукоположенный в 1644 году, не мог не знать Аввакума. Но размышляя о Страшном суде, он создал себе странные понятия: в этот страшный день у Сына Божия будет иной язык, чем у Отца, а у Святого Духа будет третий язык. Порой Сергий ходил навещать отшельников, которые сравнительно недавно обосновались на Ветлуге и Бельбаше: Игнатия, Максима и Макария, простых, неграмотных крестьян, принявших иночество и занимавших три келии, которые отстояли одна от другой на расстоянии одной-двух верст. Они общались также и с Богородицким монастырем в Пучежской слободе [1125] .
1125
Показания Сергия на допросе 1 июня 1666 г. (ГИМ. Синодальное собр. свитков. № 1161).
Наконец, Сергий Кривоозерский поддерживал хорошие отношения с Ефремом Потемкиным. Ефрем был братом Спиридона Потемкина; он принял монашество в Бизюкове, затем выполнял некоторое время обязанности скитоначальника, или строителя, в Болдине, опять близ Дорогобужа [1126] . После того как военные действия заставили его покинуть монастырь, он отправился в Москву и оттуда, без сомнения с согласия своего брата, достиг Заволжья. В 1662–1663 гг. он основал другой оплот старой веры на реке Керженце. Болотистые и заросшие лесом берега этой извилистой реки дотоле посещали только рыбаки и искатели дикого меда. Ефрем жил там спокойно, вдали от сатанинских новшеств. Однако он иногда и выходил оттуда, чтобы отправиться в Нижний, Балахну, в Макарьевский монастырь «купить хлеба и соли». Здесь он останавливался то у Ивана, валяльщика войлока, то у подьячего Кириака Кириакова и всегда пользовался случаем посовещаться с друзьями – приверженцами старой веры. Он до такой степени избегал всего, что носило на себе печать Никона, что отказался от посвящения в сан и сам налагал на себя епитимьи, как, например, дополнительное чтение житий святых. На Керженце священников не было [1127] .
1126
Строев упоминает о его пребывании в Болдине в 1660 г. (Строев. Списки иерархов. Стб. 597).
1127
Эти сведения сообщены Ефремом на допросе 30 апреля 1666 г. (ГИМ. Синодальное собр. свитков. № 1143). Предание старообрядцев, рассказанное П. Мельниковым в его «Исторических очерках поповщины» (Полное собрание сочинений. VII. С. 35. прим. 2), приписывает основание первого скита на Керженце, Смольяны, близ Семенова, Сергию Салтыкову, Ефрему Потемкину и другим уроженцам Смоленщины и Бизюкова и приурочивает его к 1656 г. Эта дата, по меньшей мере, не точна. Я исследовал труды Ефрема Потемкина в статье «M'elanges Legras».