Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере
Шрифт:
Николай Александрович Старцев, вероятно, лучше многих других подходил на роль делегата архангельской общественности в Верховном управлении. Уроженец Архангельска, он после окончания университета несколько лет занимал судебные должности в губернии, а потом занялся публицистикой и общественной деятельностью. К началу революции в свои сорок с небольшим лет Старцев находился на подъеме политической и общественной карьеры и по политическому опыту не уступал большинству членов Верховного управления. Он был одним из организаторов архангельского комитета кадетской партии, несколько лет работал издателем первой местной общественной газеты «Архангельск», являлся членом IV Государственной Думы, а после октября 1917 г. стал известен своей деятельностью на посту заместителя председателя Архангельской городской думы, защищая права городского самоуправления от нападок большевиков [303] . Он активно участвовал в подготовке августовского переворота в Архангельске, так что даже военный руководитель восстания капитан Г.Е. Чаплин рекомендовал Чайковскому включить Старцева в состав кабинета как видного представителя местных кругов, превосходно разбиравшегося в обстановке [304] .
303
ГААО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 1444. Л. 270 (автобиографическая справка Н.А. Старцева, кандидата на выборные должности в Архангельскую городскую думу, 3
304
Чаплин Г.Е. Два переворота на Севере. С. 19.
Однако кандидатура Старцева встретила резкое сопротивление со стороны Чайковского. Глава кабинета не счел возможным дать пост человеку, не связанному с Учредительным собранием или Союзом возрождения, ссылкой на авторитет которых Верховное управление обосновывало свое право на власть. Хотя Старцев в виде уступки Чаплину был введен в кабинет как министр без портфеля, уже 5 августа он получил пост губернского правительственного комиссара и выбыл из состава правительства [305] . Лишенный политического влияния и переведенный на административную должность, Старцев быстро превратился в непримиримого противника Верховного управления и стал участником военного заговора, целью которого было свержение эсеровского кабинета.
305
ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 3; Д. 2. Л. 2 (журналы заседаний ВУСО, 3 и 5 августа 1918 г.); Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 1. С. 8.
В конечном итоге среди членов правительства почти случайно оказался Алексей Алексеевич Иванов, эсер, кооператор, земский деятель и председатель Архангельского губернского совета крестьянских депутатов, избранный осенью 1917 г. в Учредительное собрание от Архангельской губернии. Однако, не входя в круги Союза возрождения, он был оставлен без портфеля и, как показывают протоколы заседаний правительства, влияния на работу кабинета не имел [306] .
Нежелание членов Верховного управления дать влиятельные посты представителям местной политической элиты быстро настроило против них архангельскую общественность, особенно ее либеральное крыло, возмущенное засильем в кабинете приезжих социалистических министров. В региональной прессе стали появляться язвительные упреки в адрес правительства. Так, журнал «Известия Архангельского общества изучения Русского Севера» называл архангельское правительство «самочинным учреждением». Конечно, оно «состояло из членов Учредительного собрания, – отмечал журнал, – но ведь этих людей выбирали в депутаты парламента, а не в архангельские министры, и выбирало их не местное население» [307] . По мнению региональных лидеров, управляющих отделами вовсе не интересовали местные проблемы. Члены правительства были озабочены исключительно борьбой за власть в стране, в то время как, по утверждению главы Общества изучения Русского Севера В.В. Шипчинского, «перед Русским Севером стоят и его собственные, присущие только ему задачи, требующие скорейшего разрешения» [308] .
306
Вестник ВУСО. 1918. 10 авг. См. также: Поморская энциклопедия. Т. 1. С. 168.
307
В.Б. Выборы в Архангельскую городскую думу // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1918. № 10/12. С. 236–237. См. также: Городецкий С.Н. Образование Северной области. С. 12.
308
Шипчинский В.В. Переживаемый момент, его значение для всей России, Севера и жизни Общества изучения Р.С. (Речь, произнесенная в торжественном заседании Об-ва 19 августа 1918 г.) // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1918. № 8/9. С. 147.
Политические разногласия отчасти усиливала личная враждебность к некоторым министрам Верховного управления, царившая в кругах региональной элиты. Многие местные политики, видимо, были готовы поддержать председательство Чайковского, имевшего всероссийскую известность и репутацию демократического лидера. Некоторую популярность в Архангельске вскоре смог приобрести и яркий публицист Гуковский, уже в конце 1918 г. неожиданно прибавивший к своим политическим регалиям пост архангельского городского головы, на который он был избран голосами социалистического блока городской думы. Но большинство молодых министров Верховного управления были встречены губернской политической элитой, прежде всего либеральными кругами, настороженно и даже враждебно.
Еще более, чем отчуждение провинциальной общественности, положение Верховного управления осложнило открытое противодействие со стороны капитана Чаплина и правых офицерских кругов. Для Чаплина, занявшего в начале августа 1918 г. пост командующего вооруженными силами Верховного управления [309] , персональный состав правительства, и особенно его молодые министры с революционно-эсеровским и даже террористическим прошлым, казался главным препятствием на пути успешной организации белой власти на Севере. Несмотря на то что сам тридцатидвухлетний капитан флота только в условиях революции смог превратиться в сухопутного командующего и даже оказаться во главе целой нарождающейся белой армии, его презрение к эсеровским парвеню в Верховном управлении не знало границ. Правда, Чаплин, уступивший еще в июле формирование новой власти Чайковскому, не сомневался в искренности и патриотизме лично главы кабинета, хотя и признавал, что, проведя б'oльшую часть жизни за границей, тот совершенно не разбирался в российской обстановке. Не подвергал он сомнению и профессионализм юриста Гуковского, который, по мнению Чаплина, был хорошо подготовлен к занимаемой им должности управляющего Отделом юстиции [310] . Но молодость, отсутствие политического опыта и радикальное прошлое Маслова, Дедусенко и Лихача, задававших тон в работе кабинета, были тем, с чем Чаплин не мог и не хотел мириться.
309
Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 1. С. 8.
310
Чаплин Г.Е. Два переворота на Севере. С. 19, 26.
Чаплин полагал, что Верховное управление является не «деловым» кабинетом, а «партийным» социалистическим правительством. Он смотрел на все шаги и заявления новой власти как на результат политики радикальных социалистов, которая, по его мнению, ранее уже привела к катастрофическим последствиям: развалу армии, военным унижениям России и приходу большевиков к власти [311] . Чаплин, оправдывая впоследствии свой заговор против правительства, подчеркивал, что Верховное управление якобы «не столько стремилось к организации борьбы с большевизмом, сколько к лихорадочному закреплению “завоеваний революции” и проведению программы социалистов-революционеров». В его глазах, решения кабинета «нисколько не отличались по духу от декретов большевиков». Все
311
Там же. С. 26–27; ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 60 об. (воспоминания В.Ф. Бидо, 22 апреля 1925 г.).
312
Чаплин Г.Е. Два переворота на Севере. С. 19–20, 26–27.
Особенно Чаплина и других белых офицеров на Севере раздражали попытки молодых министров вмешаться в управление армией. Лихача, в прошлом председателя выборного войскового комитета 12-й армии Северного фронта, офицеры считали участником развала старой армии «комитетным» способом. А управляющий Военным отделом правительства Маслов, появившийся в архангелогородских казармах перед белыми офицерами в сдвинутой на затылок шляпе, которая, по ироничному утверждению подполковника Н.П. Зеленова, у того постоянно «переезжала с одного уха на другое», своими невоенными манерами и принадлежностью к партии эсеров напоминал офицерам других «блестящих воителей, как, например, Саша Керенский» [313] .
313
Зеленов Н.П. Трагедия Северной области (Из личных воспоминаний). Париж, 1922. С. 9–10; Чаплин Г.Е. Два переворота на Севере. С. 26.
Сходство с неудачной политикой прежнего Временного правительства, в глазах Чаплина и офицеров, усиливала кабинетная «говорильня». Вместо ожидавшихся решительных действий по организации армии и укреплению тыла архангельский кабинет, казалось, погряз в мелочных внутренних спорах, которые уже в первые недели несколько раз приводили правительство на грань раскола. Так, 22 августа 1918 г. Чайковский едва смог убедить не подавать в отставку управляющего Отделом юстиции Гуковского, который таким образом хотел протестовать против решения коллег ввести в будущей северной армии военно-полевые суды [314] . Хотя Гуковский при решении юридических вопросов уже раньше заработал себе репутацию «педанта и формалиста, сутяги и “крючка”, поднаторевшего в вопросах процедуры» [315] , его демарш не был исключением. Так, на заседаниях 27 и 28 августа уже Лихач категорически настаивал на своей отставке в знак несогласия с решением коллег не выдавать зарплату «техническим» служащим советских учреждений, недополученную ими от большевиков. Теперь уже Гуковский пытался урезонить Лихача. Он полагал излишним платить людям, причинявшим убытки стране, причем «именно за труд по причинению этих убытков» [316] . Но Лихач, не найдя поддержки, упорно добивался своей отставки. Чтобы избежать раскола, Верховное управление создало комиссию для специального изучения вопроса.
314
ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 56 об. – 58 (журналы заседаний ВУСО, 22 и 23 августа 1918 г.). На учреждении военных судов настаивал командующий союзным контингентом на Севере генерал Ф.К. Пуль.
315
Вишняк М.В. «Современные записки». Воспоминания редактора. Bloomington, 1957. С. 71. Характеристику Гуковского см. также: Маклаков В.А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 72–73.
316
ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 63–63 об., 65–65 об. (журналы заседаний ВУСО, 27 и 28 августа 1918 г.); Ф. 4065. Оп. 1. Д. 1. Л. 34 (доклад Лихача правительству).
Чайковский, известный моральным ригоризмом еще со времен своей народнической деятельности, допускал подобные длительные дискуссии в кабинете о моральности или аморальности военно-полевых судов и невыдачи зарплат техническим сотрудникам советов. Но эти моралистские принципы только мешали работе кабинета и оттеняли политическую неопытность его членов. Плохую услугу правительству оказали и коллективистские симпатии его главы. Так, даже быт членов Верховного управления был коммунальным – они жили вместе там же, где заседали, – в здании губернских присутственных мест [317] . Это еще более отдаляло приезжих эсеров от окружавшей действительности. Вместо попыток найти компромисс с региональной элитой и белыми офицерами Верховное управление строчило распоряжения и воззвания, пытаясь силой слова завоевать авторитет. Тем временем Чаплин и его штаб действовали все более независимо, уже не заботясь о сохранении рабочих взаимоотношений с эсеровским правительством и даже в немалой мере провоцируя обострение конфликта.
317
Несмотря на квартирную нужду в Архангельске, коллективизм был слишком близок идеям Чайковского, чтобы коллективный быт членов ВУСО являлся только следствием внешних обстоятельств.
Открытые столкновения между Чаплиным и Верховным управлением начались уже в первые дни августа 1918 г. Так, острый конфликт разгорелся по вопросу о красном флаге, в котором Верховное управление видело символ демократической революции и своей преемственности с политикой Временного правительства 1917 г. Чаплин и симпатизировавший ему командующий союзными войсками на Севере генерал Ф.К. Пуль полагали, что красный флаг связан с большевистским правлением. Поэтому они выступили против попыток рабочих поднять красный флаг над зданием Совета профсоюзов и оспорили решение правительства сделать сочетание трехцветного национального и красного флагов официальным флагом Северной области [318] . После острой перепалки Верховное управление пошло на попятную. Однако оно стало еще более пристально следить за действиями военных, которых кабинет подозревал в «контрреволюции» и желании нарушить прерогативы правительства. Подтверждение не заставило себя ждать. Вскоре новые приказы Пуля и Чаплина, не заручившихся предварительно согласием кабинета, запретили всякие митинги и собрания в общественных местах и объявили о назначении военного губернатора Архангельска в лице французского полковника Донопа, наделив его широкими гражданскими полномочиями [319] .
318
См.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 37. Л. 16–17 (журнал заседания ВУСО, 4 августа 1918 г.). См. также: ГАРФ. Ф. 3695. Оп. 1. Д. 72. Л. 6–6 об. (письмо Совета профсоюзов в ВУСО, 4 августа 1918 г.). После Февраля 1917 г. красный флаг фактически являлся государственным символом России, см.: Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 250–285. Приказы Чаплина и Пуля см.: ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 8. Л. 2 (приказ Ф. Пуля); Англичане на Севере (1918–1919 гг.) // Красный архив. 1927. Т. 6 (19). С. 41.
319
Англичане на Севере. С. 41–42; ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 8. Л. 1, 3, 12 (приказы Ф. Пуля, начало августа 1918 г.); ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1. Л. 15, 22 (журналы заседаний ВУСО, 6 и 8 августа 1918 г.).