Провокатор
Шрифт:
Делать нечего, иду в смещенный, простите, санузел. Про унитаз говорить не буду - говорил. Стандартный приемо-сдаточный предмет. Поговорим об умывальниках. Прежде всего умывальник удобен по своим объемным формам, затем, как правило, он находится над уровнем моря, то есть мужских гениталий, что совсем облегчает дело их обладателю. Главное, вовремя расстегнуть ширинку. И удовольствие получишь, любуясь на себя в зеркало, и штанину не забрызгаешь; я уж не говорю об унитазе, ванне, тазах и проч. Надо соблюдать гигиену не только тела, но и души, господа.
Снова принимаю душ, теперь предельно горячий, смываю нечисть бывшей производственно-ударной
Директор картины Классов-Классман во время просмотра в Доме кино готовил семитские запястья для наручников. А дома, как он потом признался, его ждал фанерный чемоданчик с вещичками для неурочной поездки в холодный Магадан. Балда, он так и не понял, что власть ослабла до такой степени, что боится собственной тени. И весь этот треп о сильной руке лишь попытки кроить козью морду трепетной интеллигенции. А поскольку я себя к ней не причислял, то никаких отрицательных чувств не испытывал, кроме радости жизни.
Конечно, прекрасно, что я не стою за фрезерно-токарным станком или не махаю кайлом на рудниках. Как говорится, Бог миловал, и теперь имею возможность создавать мифы о нашей удивительной и прекрасной эпохе всеобщего иждивения, лени и мартирологических прожектов.
Мы - мифотворцы эпохи, мы украшаем ее лепными гравюрами, псевдоправдивыми героями, кислотными цветовыми красками. Мы сочиняем сказки, обманывая доверчивого лапчатоногого зрителя. Лет через триста те, кто обнаружит пленки и просмотрит их, подивятся нашему жалкому метастазному существованию. Жизнь простой клетки, возомнившей себя сложной! Склизкая устрица, стационарно живущая в прибрежных океанских водах мироздания.
Дзинь-дзинь-дзинь - телефон. Я скачу в мыле и с мыслями о вечности.
– Ты, сволочь, почему людей бьешь бутылкой по голове?
– Это точно, родная. Блядей нужно бить бутылкой именно по голове.
– Тебя будут судить!
– Я себя уже осудил. За разбитую бутылку.
– Подлец!
– Сама такая. Дай поговорить с ребенком!
– А-а-а, пошел!..
После столь короткой, но решительной рокировки по телефону с бывшей женой возвращаюсь под блаженные струи своих мыслей. Итак, устрица, живущая в прибрежных водах... Какая устрица?.. Ах да, вчера я жрал устрицы, напоминающие о насморке.
Моя бывшая супруга предрасположена к насморку, то есть своим шмыганьем она всегда разрушала мои сложные умопомрачения. Вероятно, звезда экранного полотна и постели Бабо, она же лучшая подруга моей бывшей, пожаловалась на мое же безобразное поведение. Действительно, так приличные люди себя не ведут. Зачем бить емкость? Надо думать и о других, жаждущих алкать из нее. Впрочем, другие о себе подумают лучше, чем кто-либо. Подумай, мерзавец, о своем ребенке. Ему 6,6 года. Он - девочка. Милое, дорогое, космическое существо. Бывшая устричьими мозгами не понимает, что у него должен быть отец. Каким бы он ни был. А я хороший отец, уверен в том. Более того, мой ребенок меня же пригласил на осенний детсадовский праздник.
– Прости, миленький, - сказал я ему.
– У меня работа. И вообще, зачем я тебе там нужен?
И что же я, временщик, услышал?
– Папа, - сказали мне, дураку, - я тебя приглашу потанцевать!
Белый танец любви и надежды. Белый танец любви? Белый танец надежды?
Боевая рубка современного Т-34 была похожа на научно-технический отсек космического челнока. Старики вели себя, как малые дети (3-4 лет). Они радостно вопили, спорили, матерились и несдержанными, неловкими действиями пытались вывести из работы сложную электронную систему жизнеобеспечения машины.
– А эт чего за, мать ее, загогулинка?
– Гляди, Леха, подмигивает, стервь!
– Дымыч, что ты ее изучаешь, это не баба из лесу.
– Бля! ев! До чего цыган по коням мастер! А ежели я тебя так крутану?
– Не бойся, командир, я еще молодой в семьдесят. Сгазую до Берлина...
– Я те сгазую!
– А чего мы, братцы, нацарапали на рейхстаге?
– "Дошли! Т-34!" - и расписались... Ты чего, Ухо, позабыл?
– Да я ж тогда контуженный был!
– Ты и сейчас как пыльным мешком бит.
– Побрился, так думаешь, что рожа умнее стала?
– Дурак, а скажу: мы-то дошли, а эти вышли!
– Взашей вытолкали, Саня!
– Пинком!..
– И горели - не робели, да вышла нам кругом петля.
– Выходит, свезло нашим братишкам, которые в чужой земельке? спросил Ухов.
Радостное оживление исчезло, словно наступило тяжелое духовное похмелье. Минин вытащил из старенького армейского вещмешка мятые алюминиевые кружки, кирпич черного хлеба, бутылку водки; потом разлил водку с привкусом горечи поражения по кружкам.
Итак, к вечеру я был готов к новым испытаниям, болтливый герой своего народа, когда явился Классов. Он был с девушкой. Она хочет сниматься, сказал директор. Прекрасно, на это ответил я, а она знает, что прежде, чем сниматься в кино, надо научиться снимать трусики? Она знает, сказал мой товарищ по общей работе, она ходит без трусиков, так хочет сниматься. Похвальное рвение, заметил я, надеюсь, ты не успел проверить ее талантливые наклонности. Не успел, вздохнул Классцман, мы только что встретились в лифте. Но ты многое успел узнать, покачал я головой. Такая профессия, развел руками исполнительный директор. А почему прелестница молчит? Наверное, она сказала тебе неправду, спросил я. Я всегда говорю правду, ответила девушка. Однако извини, твои слова мы вынуждены проверить, сказал я. Мы должны знать твое артистическое амплуа? Вам прочитать басню или стихотворение? Мы засмеялись, переглянулись: ну давай, милочка, стихотворение.
Барышня аккуратно сняла платье; оказалась совсем нагая, лишь запретительно темнел треугольный ход в храм любви; принялась читать тихим, печальным голосом:
Раз в году я даю себе право на скорбь,
в этот день я небесные окна закрою,
изгоню синеву,
и взойдет надо мной скорби черное солнце.
Не вижу цветов я в этот день,
не слышу пения птиц.
Я имею право на скорбь в этот день,
я имею право на скорбь!
Браво, закричал мой доверчивый товарищ Классов. А я покрылся липким потом от страха: я узнал ее - это была она, моя первая девушка, которая однажды утонула в холодном море. Она вернулась, чтобы забрать меня в скорбную темную пропасть небытия. Уйди прочь, страшно закричал я, пряча глаза от всевидящего храмовидного ока вечности меж ее ног, я не хочу умирать! Прочь!
– кричал я, отводя глаза от манящей бесконечности. Я не все сделал, сука, дай мне снять новый фильм и тогда буду весь твой, исчадие ада.