Проза и публицистика

Федоров-Омулевский Иннокентий Васильевич

– Не могу знать, васкородие.

– Ничего не приказывал?– спросил Вахрушев.

– Никак нет-с, васкородие.

– Как же ты, братец, не узнал...

– Старался, васкородие: не сказывают.

– Кто не сказывает?

– Енаральский камельдинер, васкородие.

– А что, как тебе показалось – сердитый новый губернатор?– спросила Падерина.

– Никак нет-с, васкородие: полтинник на водку пожаловали.

– Как?! Дал полтинник?

– Точно так-с, васкородие.

– Сам дал?

– Своими руками, васкородие.

– Ты взял?– спросил Вахрушев, нахмурясь.

– Не брал, васкородие: приказали.

–

Что ж говорит?

– Выпей, говорят, васкородие, за мое здоровье.

– Я вам говорил, господа, что... мальчишка,– хотел было сказать в горячности армии подполковник, но вспомнил о казаке и невольно прикусил язык.

– А жандарм там?– спросил он только.

– Поставлен, васкородие. Отпустили: до завтрева, сказали, не надо.

– Хорошо, ступай.

Короткие официальные ответы казака произвели почему-то весьма дурное впечатление на Вилькина, между тем как остальное общество, в том числе и сам Вахрушев, осталось ими почти довольно; так что, когда гости мадам Матюниной, исчерпав до конца насущную тему, стали сейчас же после ужина разъезжаться домой,– правитель канцелярии, садясь на свою пролетку, заметил вскользь армии подполковнику, как будто шутя, но тем не менее чрезвычайно колко:

– А вы у нас, однако ж, плохой градоначальник: не знаете, кто к вам в город въезжает! – Пошел!

И не сказал больше ни слова; закутался и уехал.

VI

Глава губернии и "сердце губернии"

На другой день утром, в одиннадцать часов, Вилькин отправился представляться новому губернатору. Жандарм доложил ему в передней, что его превосходительство "давно уже встали". Войдя в приемную залу, Николай Иваныч сразу заметил у окна "тощую фигурку среднего роста в коротенькой визитке", как рассказывал он в тот же день за обедом остряку Падерину. "Фигурка стояла к нему спиной и внимательно записывала что-то в памятную книжку, не замечая его прихода. Правитель принял ее за того "маменькиного сынка", которого, по вчерашней догадке полицмейстера, "привез с собой служить" новый губернатор. Постояв минут пять в простом ожидании, Николай Иваныч самым утонченным образом обратился к "фигурке":

– Позвольте узнать... извините... могу я видеть его превосходительство?

"Фигурка" быстро обернулась и, увидав перед собой изящного чиновника во всей форме, слегка поклонилась и тихо выговорила:

– Я губернатор. Что вам угодно?

"Тебя, действительно, надо сказываться, что никак не примешь за губернатора",– с досадою мелькнуло в голове правителя,– и он отрекомендовался.

– Ах, извините и меня... я еще не одет. Прошу покорно в мой кабинет пожаловать: я сию минуту...– сказал губернатор светски-любезно.

Он быстро прошел через кабинет в уборную. Николай Иваныч остался в кабинете. Воспользуемся отсутствием его превосходительства, чтоб сказать два слова о его наружности. Вилькин был не совсем прав в своем мгновенном приговоре. Павел Николаевич Арсеньев хоть был, точно, немного сухощав, по зато вся фигура его была изящна; и хотя, действительно, в его лице не замечалось никакого "губернаторства", тем не менее это бледное и умное лицо с выразительными темными глазами было чрезвычайно строго и солидно. К этому серьезному лицу очень хорошо шли небольшие черные бакенбарды, замеченные вчера полицмейстером и не усмотренные сегодня правителем при входе; они так близко сходились у подбородка, что с первого

взгляда можно было подумать, что новый губернатор носит бороду. Как бы то ни было, Вахрушел был отчасти прав, сказав, что для губернатора он еще очень молод: ему было, точно, только тридцать два года, непривычному глазу он казался и еще моложе; но (не разб.) знаток человеческого лица, привыкший читать в выражении глаз и в улыбке, невольно сказал бы, что его превосходительство по жизненной опытности гораздо старше своих лет.

– Очень рад познакомиться с вами, г. Вилькин,– сказал губернатор, входя в вицмундире и здороваясь с правителем рукой.– Садитесь, пожалуйста,– добавил он и с безукоризненной вежливостью придвинул ему кресло.

"Тонкая, должно быть, ты штука!" – подумал Вилькин, развязно садясь.

– Ваше превосходительство, вероятно, изволите очень устать с дороги?– спросил он вкрадчиво.

– О, ничуть! Я не избалован на этот счет; но я не предполагал сегодня видеть у себя кого-нибудь...

– В таком случае извините и позвольте мне в другой раз иметь честь...– сказал Вилькин и хотел встать.

Губернатор любезно его удержал.

– Сидите, сделайте одолжение,– сказал он, предлагая Николаю Иванычу папироску из своего портсигара, закуривая другую.– Я сам виноват, что забыл вчера и сегодня распорядиться об этом. Скажите, как вы находите здешнее общество?

Сатирическому уму Вилькина предстояла отличная пища: никто лучше его не мог бы обрисовать земельское общество: но приготовившись еще с вечера к тому, что новый губернатор с первого слова заговорит с ним о делах, правитель канцелярии не был расположен в настоящую минуту к какому бы то ни было постороннему разговору. Такое начало порядочно озадачило его, хотя и весьма приятно.

– Наше общество, ваше превосходительство,– сказал он только:– не представляет, по моему личному мнению, исключения из других губернских обществ.

– Однако ж?– настаивал небрежно губернатор.

Вилькин сейчас же смекнул, что отделаться после этого общими местами будет не совсем ловко, и слегка обрисовал тот избранный кружок, в котором постоянно вращался сам. Надо отдать справедливость Николаю Иванычу. Он сделал это мастерски, как великий художник, который, не желая лишить вас полностью наслаждения картиной и желая в то же время хоть сколько-нибудь познакомить вас с ней, набрасывает вам на лоскутке бумаги хотя и смело, но только намеком ее главные черты. Некоторые из них были подмечены так тонко и верно, что, слушая правителя своей канцелярии, губернатор не мог удержаться несколько раз от невольной улыбки. Разговор поддерживался таким образом, по крайней мере, минут десять, а о делах не было и помину; так что другой, на манер Вилькина, мог бы уже и забыть в это время, у кого он сидит: только когда Николай Иваныч совершенно закончил свой мастерский очерк, губернатор спросил его, и то как будто мимоходом, как спрашивают иногда о какой-нибудь не очень важной вещи:

– Скажите, пожалуйста: губерния сильно запущена?

Правитель очнулся в ту же минуту, но, как говорится, не моргнул ни одним глазом.

– Сколько я знаю, ваше превосходительство,– напротив...– ответил он не торопясь.

– Однако ж,– продолжал губернатор спокойно: – министр очень недоволен прежним губернатором.

– По крайней мере – у нас еще очень недавно-с получена официальная благодарность его высокопревосходительства,– заметил Вилькин невозмутимо.

– За что-с?