Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)
Шрифт:
– Не боюсь.
– А мельницу?
– Тоже скажешь!
– А теперь представь, что будет, если их увидит человек в первый раз в жизни. Он испугается?
Аля задумалась, наморщив носик, и засмеялась:
– Наверно.
– Вот и тебе страшно, потому что никогда таких вещей раньше не видела. Ты, поди, дальше своей деревни нигде не была?
– Почему не была, была в самом Санкт-Петербурге.
– Ишь ты, - удивился я, - когда же ты там успела побывать?
– Не знаю, я тогда совсем маленькая была, ничего не
– А откуда знаешь, что была?
– Люди сказывали, что меня барин оттудова привез.
– Так, выходит, ты не здешняя?
– Нет, меня барин с собой привез и Максимову в приемыши отдал. А потом, когда замуж выдавал, в людскую жить отправил.
Мне наш разговор делался все интереснее.
– А родственники у тебя какие-нибудь есть?
– Нет, только Максимовы.
– А этот Максимов тебе кем приходятся?
Аля задумалась, потом ответила:
– Крестным, наверное. Я, как все дети, тятю тятей звала, мамку мамкой. Потом как большая стала, люди сказали, что я приемная.
– А фамилия у тебя девичья какая?
– Знамо, Максимова. Так токо в деревне-то по фамилии не кличут, а все больше по имени.
Мы вернулись к тому, с чего начали. Похоже, что с происхождением Алевтины оказалось не все просто. Зачем было помещику везти маленькую девочку из Петербурга, а потом отдавать приемышем в крестьянскую семью?
Если она крепостная, то должна быть где-то записана... Как это называлось у Гоголя в "Мертвых душах"? В "ревизские сказки".
Если Аля внебрачная дочь - то причем здесь крестьяне?
Обычно помещики давали своим внебрачным детям какую-нибудь непонятную фамилию, вроде Герцена или Фета и воспитывали их в благородном духе.
– А покойный барин тобой интересовался, отличал как-нибудь?
– Не знаю, он к нам в деревню редко ходил. Я его издали видела, когда он на охоту или в гости через деревню ездил, а вот тятю отличал, кажон год рубль давал.
– А с отцом твоим можно встретиться?
– Так он второй год как помер.
– Ты не знаешь, барин в деревню только с тобой приехал, или с вами был еще кто-нибудь?
– Камельдинер был при нем, Михеич, только он тоже помер, когда я еще малая была, и жена его тетка Пелагия.
– Это которая ключница? Пелагия Ниловна?
– Она самая.
"Ну, эту-то бабенцию я быстро разговорю", - подумал я.
– Тихон!
– позвал я. Никто не отозвался.
– Я за ним сбегаю, - подхватилась с места Аля.
– Тебе пока бегать не стоит, поправься сначала.
– Тогда надо из окна во дворе кому наказать, ему и скажут, - нашла выход из положения Аля. Она окликнула игравшего во дворе мальчонку и ему велела разыскать Тихона. Хмурый, похмельный слуга возник минут через десять, когда у меня начало кончаться терпение. Повторялся сценарий вчерашнего дня.
– Быстро умываться и завтракать, - грозным голосом приказал я.
– К завтраку принесешь из буфета бутылку мальвазии и покличешь Пелагию.
Упоминание
"Умывальные принадлежности" были доставлены без промедления, и я приступил к утреннему туалету. Удалить Алевтину, от греха подальше, я не мог, да и следовало начинать приучать ее к моим "странностям".
Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.
– А мне можно попробовать?
Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.
– Ишь, скус-то какой!
– похвалила она пасту "Блендамет". Тяга к экспериментам так затянула Алю. что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.
Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.
Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с "барином".
В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.
Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.
Так что день у нас начинался празднично.
Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.
После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.
– Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.
– Вдовею, сударик, который уж год вдовею, - сообщила женщина не без игривости в голосе.
– Тяжко, поди, одной?
– И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.
Мы пригорюнились и вином помянули покойного.
– А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?
– С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!