Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)
Шрифт:
– А относительно воли, ваше благородие, ничего?
Я отрицательно покачал головой.
– Вам не дожить, разве что внуку. Котомкин поверил и понурился.
– А почему вы меня об этом спрашиваете? Правду за правду.
– Так посыльный про вас всю дорогу говорил. Приехал, мол, к барину в гости, простите великодушно, нечистый, огонь из пальца добывает, мертвых оживляет. Я бабьим сказкам не верю, но как вас самолично увидел, подумал, что не от мира сего человек. Решил, спрошу, за спрос голову не снимут...
– Может быть,
Мы помолчали.
– Да я и не боюсь, - серьезно сказал портной.
– Черти такими не бывают. Так вам что сшить надобно?
Вопрос получился простой, но на засыпку. Я не имел ни малейшего представления, о том, что носили в XVIII веке.
– Как насчет камзола?
– спросил я, вспомнив название старинной одежды.
– Изволите желать придворный?
– Нет, ко двору я пока не собираюсь, мне что-нибудь попроще.
Я вспомнил, что гоголевский Чичиков носил фрак "брусничного цвета с искрою", а потом сшил новый, "наварского пламени с дымом". Только жил он позже, в двадцатые годы следующего века. Я попытался вспомнить портреты Державина или Фонвизина, но в голове было пусто и свободно: какие-то пышные галстуки, а более никаких ассоциаций.
– Вы знаете, Фрол Исаевич, я отстал от российской моды и не знаю, что нынче носят в провинции, - решил я переложить проблему на плечи специалиста.
– Мне бы что-нибудь повседневное, чтобы не бросаться в глаза.
– Ну, может быть, сюртук и панталоны?
– спросил портной.
– Вот и хорошо, пусть будет сюртук.
– Какую материю предпочитаете?
Это для меня было еще сложнее покроя. Откуда мне знать, какие у них здесь материи?
– Ну, что-нибудь такое, качественное, неброских тонов, - выкрутился я.
– Темное предпочитаете или светлое, ваше благородие?
– Не то, чтобы темное, но и не очень светлое, - задумчиво ответил я, воспользовавшись вкусом Петра Ивановича Чичикова, уважавшего неопределенность.
– Вы, голубчик, сами сообразите, я вам доверяю. Мне нужно платье, что бы крестьяне меня чертом не считали, и дворяне не шарахались. Подберите что-нибудь скромненькое и со вкусом.
Фрол Исаевич понимающе кивал головой. Потом поднял новые проблемы с отделкой и пуговицами. Вслед за тем мы долго обсуждали фасон рубашек: не то чтобы партикулярные (что это еще такое?), но и не очень военные. С бельем я покончил довольно быстро, заказав два "дворянских" комплекта и отказавшись от любых обсуждений фасонов.
Как и всякий специалист, тем более русский, портной обожал поговорить на профессиональные темы, ставящие непосвященного в нелепое положение: или со всем соглашаться и кивать, или спорить, не понимая, с чем.
– Стежки изволите предпочитать двойные или одинарные?
– пристал ко мне Котомкин.
– Делайте двойные.
– Так толсто
– Тогда одинарные.
– А не куце ли станет глядеться?
После решения теоретических вопросов, начались обмеры, с постоянными отвлечениями на особенности пошива моей необычной одежды, продолжающей производить на Фрола Исаевича шоковое впечатление. Я и сам, можно сказать, впервые в жизни обратил внимание на строчки, оверлоки, отделку петель и т.п. Представить, что все это с таким же качеством можно сделать вручную, было невозможно.
О цене мы не говорили, хотя этот вопрос меня и занимал. Тянуть деньги у Антона Ивановича на экипировку было неловко, халявничать, пользуясь крепостной зависимостью Котомкина, тем более. Как заработать деньги в чужой эпохе, я не представлял. Пришлось оставить этот вопрос открытым, понадеявшись на популярное понятие "авось".
Фрол Исаевич собирался шить на месте, в имении, вызвав себе в подмогу подмастерьев. Нужно было его прилично устроить.
Я пригласил ключницу и поручил портного ее заботам.
Все время визита Аля просидела на лавке со своим шитьем в руках, не вмешиваясь в наши переговоры.
– Ну, что, - спросил я ее, - не напугал я его?
– Не напугал, он думает, что ты "не от мира сего", как Христос, прости меня Господи, - сказала она и перекрестилась.
– Еще у него беда большая, дочь единственная помирает. В людской ему сказали, что ты меня и толстого барина от смерти спас, он все хотел попросить за дочку, да робел.
– А что он за человек, как тебе показался?
– Хороший человек, нет у него на душе зла.
– Тихон!
– позвал я.
Нетрезвый слуга просунул голову в двери и икнул.
– Пойди, приведи портного.
– Чичас, - пообещал Тихон и, опять икнув, исчез.
– Как ты себя чувствуешь?
– спросил я Алю.
– Хорошо.
– Ничего не болит? Голова, в груди?
– Спасибо, Алеша, все хорошо.
– В город со мной поедешь, дочку портного лечить?
Аля скромно потупила глаза:
– Поеду, коли возьмешь.
– Куда же я без тебя...
Наш разговор прервал осторожный стук в дверь.
– Войдите, - пригласил я. Вошел Фрол Исаевич.
– Изволили звать, ваше благородие?
– Изволил. Скажите, что там с вашей дочерью приключилось?
Вопрос портного напугал. Он остолбенелыми глазами смотрел на меня, пока не взял себя в руки.
– Помирает дочка, ваше благородие, сюда ехал, не чаял, что по возвращении в живых застану. Совсем плоха.
– Что с ней?
– Не могу знать, ваше благородие, должно быть, лихоманка. Ее немец лекарь пользует. Уже пять раз кровь отворял, не помогает. Знахарки ходят. Молебны я заказывал, а ей все хуже и хуже... Барин, я слыхал, ты мертвых воскрешаешь, аки Спаситель Лазаря... Век стану Бога молить... Шестеро деток было, все преставились, окромя Дуии. Да и та, видать, не жилец...