Психея
Шрифт:
Это сон.
Поднимаюсь на второй этаж, решая вернуться в свою комнату, ведь глупо верю, что возвращение к исходной точке поможет мне проснуться, но как только разворачиваюсь, так тут же попадаю невесть куда. В темный, длинный, будто вместо конца у него бездна, коридор. Судорожно вздыхаю, поворачивая голову в противоположную сторону. Лестницы нет. Зала нет. Есть лишь другой конец узкого коридора, конца которому не видать.
И шепот. За спиной. Рядом. Совершенно. Кажется, я могу почувствовать шевеление воздуха, когда кто-то двигается за мной, продолжая тихо мычать. С моих дрожащих и холодных губ срывается тяжелый вздох. Он паром растворяется в воздухе, исчезая с глаз, которые мне еле удается не закрывать. Хмурю брови, сжимая ладони в кулаки, и с полной решимостью напасть
Девочка с черными, волнами уложенными на плечи волосами, стоит в своем белом кружевном платье в шаге от меня с опущенной головой и продолжает тихо мычать. Нет, стонать. И так жалобно, отчего мое сердце разрывается, наполняясь кровью. Не двигаюсь, продолжая сверлить её макушку своим полным ледяного страха взглядом. Моя грудная клетка быстро поднимается и опускается, а давление в затылке головы скачет, принося боль. Девочка продолжает стоять напротив, а стены вокруг будто сужаются, лишая меня кислорода, поэтому откашливаюсь, через засевший в груди ужас протягиваю руку к ребенку, который прекращает мычать, когда мои пальцы касаются его плеча:
— Ты в порядке? — шепчу, но мой голос звоном ударяется о стены, заставляя те трещать громче. Девочка резко поднимает голову, уставившись на меня своими глубокими карими глазами, а её тонкие пальцы впиваются в зашитые ниткой губы. Я отскакиваю назад, внезапно теряя равновесие, и падаю на спину, всё ещё слыша, как громко стонет девочка, но в следующую секунду мои веки сами сжимаются. И я не слышу мычания. Не слышу трещания стен. Не слышу ветра. С опаской приоткрываю глаза, тут же сощурившись от слабого, тусклого света. Свечи в подсвечниках горят, позволяя мне рассмотреть помещение с невысоким потолком и каменными стенами. Здесь пахнет сыростью, слышно, как капает с потолка вода.
Это подвал.
Женщины в темных одеяниях скрывают свои лица под мантиями. Склоняются надо мной, что-то произнося быстро, не могу разобрать слов. Кто-то начинает мычать, кто-то напевать мелодию. Я в ужасе начинаю дергать руками, но в запястья пальцами вцепились девушки. Они прижимают мое тело к какой-то доске, не позволяя шевелиться. Паника одолевает. Мой взгляд мечется по стенам, по мантиям, за которыми не видно лиц, но я вижу одно. Одно, родное. Бабушка стоит у двери, сложа руки на груди, и с особым недовольством наблюдая за процессом. Она хмурит брови, когда наши глаза встречаются, но тут же принимает невозмутимый вид, отворачивая голову в сторону. Хочу закричать. Хочу позвать её, хочу протянуть к ней руки. У меня маленькие, детские руки с тонкими пальцами. Я — ребенок. Взгляд вновь в безумном ужасе метается по помещению, не в силах терпеть нарастающий шум вокруг. Останавливаюсь на девочке, чье лицо всё так же прикрыто мантией. Я её знаю. Я, черт возьми, точно её знаю! Она держит в руках какое-то блюдце, которое протягивает женщине постарше, и они обе кланяются друг другу, после чего незнакомка направляется ко мне. Сильнее дергаю ногами и руками, но безуспешно. Женщина подходит вплотную к столу, доске — не важно. Она поднимает голову, судя по движению её мантии, и смотрит на стоящих и нашептывающих что-то девушек, одна из которых наклоняется, грубо впивая пальцы в кожу моих щек. Сжимает подбородок, заставляя раскрыть рот. Чувствую, как края моих губ рвутся, поэтому начинаю стонать от боли, дергая головой, которую сдерживает уже другая девушка. Женщина с блюдцем что-то шепчет, пока наклоняется ко мне, поднося посуду к открытому рту, после чего горькая, с привкусом металла жидкость вливается мне в глотку. Чувствую, как мякоть скользит по глотке, так что начинаю давиться от рвотных приступов, но и это меня заставляют глотать вместе с вливаемой непонятной и отвратительной массой, от которой всё горло начинает жечь и щипать. Мои глаза давно наполнились горячими слезами, которые стекают по щекам, но никому нет дела до моих воплей и той боли, которую я испытываю. Мой взгляд скользит в сторону, когда женщина с кувшином делает шаг, открывая мне обзор на то, что происходит за её спиной.
Девочка в мантии стоит у стола, на котором распоротым животом вверх
«Вас двое».
Женщина льет жидкость мне в рот, а мои глаза закатываются от разрывающего отвращения и…
И мой крик разносится по комнате. Громко, с болью в глотке продолжаю вопить, ерзая на полу в попытках сесть. В моем рту привкус металла, от которого вновь чувствую тошноту, поэтому плачу, давясь собственной слюной, когда в сознании вновь проносятся все увиденные картинки.
Дверь в комнату распахивается, и мне не удается сосредоточить туманный взгляд на Дилане, который выглядит испуганным:
— Ронни? — топчется на пороге, но перебарывает сомнения, бросившись ко мне. Я закрываю лицо ладонями, качаю головой, продолжая жалко реветь и стонать от боли. Меня передергивает, когда парень касается моих рук, пытаясь убрать их от моего лица:
— Что произошло?! — он кричит, пытаясь быть услышанным. — Ронни! — дергает мои руки, но я умоляю его дрожащим голосом:
— Прекрати говорить! Подожди! — глубоко и тяжело дышу, не унимая дрожь в коленках, которые прижимаю к груди. — Подожди, — скулю, опуская голову ниже, но вряд ли мой плач от этого становится тише. Шмыгаю носом, заикаясь от безумно скачущего сердца:
— М-мне… Дай мне в-время, — вновь скулю, рыдая в голос, но Дилан не убирает свои руки с моих. Его горячие пальцы, действительно горячие, сжимают кожу запястий. Он ждет. Он дает время, но, могу поклясться, я слышу, как быстро он дышит. Убираю ладони от лица, пальцами касаясь засохшей на губах крови, и вновь чувствую, как готова опустошить желудок, поэтому сжимаю рот, прикладывая к ним руки. О’Брайен смотрит. На меня. Сейчас. Он давно так долго не одарял меня своим вниманием, при этом не хмурым, а именно напуганным, полным непонимания и какого-то легкого страха. Чувствую, как его рука ложится мне на плечо, начиная неуверенно поглаживать кожу. Успокаивает? Это не помогает мне прекратить лить горячие слезы, но дает понять, что я выбралась из кошмара. Из кошмара, который лишь больше запутал меня, заставив сделать несколько шагов назад, ведь появившиеся вопросы то и делают, что давят на голову, вынуждая ниже опускать её.
— Что произошло? — Дилан повторяет попытку узнать, хмуро разглядывая мое лицо, после чего грубо касается большим пальцем щеки, пытаясь стереть с неё кровь. — Ронни! — ему не нравится, что я так тяну с ответом, но ничего не могу поделать. Моё тело всё ещё не отошло от шока, перед глазами продолжает всплывать образ девочки с зашитым ртом, которая явно хочет что-то мне сказать. Она просто не может. Прижимаю дрожащие пальцы в губам, смотря большими глазами в одну точку на полу. Колени сильнее прижимаю к груди, пытаясь восстановить дыхание и вернуть себе здравый смысл. Я не должна так поддаваться эмоциям, вот, почему бабушка учила меня держаться. Только сейчас я осознаю всю важность её уроков.
Если хочешь выжить — не позволяй снять твою маску.
Прикрываю веки, начиная покачиваться вперед-назад. Дилан придерживает меня за плечо, чтобы сильно не заваливалась в стороны, и продолжает ждать объяснений. Дышу быстро, глотаю, чувствуя боль. Смотрю на парня, что за своим хмурым выражением скрывает тревогу, которой я давно не видела. Мои зубы стучат, когда начинаю хрипеть не своим голосом:
— Нам нужно обратно, — шепчу, прерываясь на кашель, а О’Брайен сильнее сводит брови к переносице, так же сильно пытаясь: