Птицеед
Шрифт:
Ветви у древа могучие, толстые, странно перекрученные в сечении. Всего их пятнадцать. Оно очень щадяще относится к своему месту обитания и не трогает стекло, поэтому, добравшись до крыши (а это двадцать четыре фута), решило сперва занять всё пространство оранжереи и раскинуло ветви в стороны, образуя настоящий зонтик, благо его широкие тёмно-зелёные листья с маслянистой восковой кожицей позволяют уютно проводить время под ним даже в самые жаркие часы.
Часто я распахиваю ажурные створки, впуская сюда ветер, и он играет, создавая шёпот, который умиротворяет ничуть не меньше, чем шум моря или дождя.
У
Сейчас оно цвело, и на ветках распустились шелковистые белые цветы с резными длинными лепестками и ещё более длинными пушистыми, похожими на ресницы, тычинками. По оранжерее плыл утончённый прекрасный аромат. Никому незнакомый, необычный и очень пленительный. В нём было столько свежести и нежности, что хотелось дышать полной грудью, чтобы поймать все его нюансы.
Вокруг, то и дело садясь на цветы, деловито гудели шмели, влетающие и вылетающие через окно.
Я остановился, любуясь открывающимся передо мной видом.
Под древом, в солнечных лучах, пробивающих листву, в кресле с высокой резной спинкой, закинув ногу на ногу, сидела Элфи и, чуть прикусив нижнюю губу, читала книгу. Я осторожно прикрыл дверь, но она всё равно услышала и оторвалась от строчек.
Секунд пять испытующе изучала меня, явно проверяя, целы ли мои руки и ноги после похода, а затем, убедившись, что всё в порядке, встала, отложила книгу и направилась ко мне.
Элфи недавно исполнилось пятнадцать, и она больше не балансирует на зыбкой тонкой и очень краткой грани, когда девочка становится девушкой. В ней уже исчезла привычная мне ранее угловатость, неловкость в движениях, которые теперь стали плавными и лёгкими. Почти воздушными. Мне нравилось то изящество, что я видел в её походке, наклоне головы, почерке и многом другом.
Она росла, на мой взгляд, невероятно быстро, и порой я начинал жалеть, что провожу не всё время рядом с ней, упуская бесценные моменты в её жизни, которые нельзя пережить дважды.
Элфи высока для своего возраста и держится удивительно взросло. Я уважаю её выбор и решения, так было всегда. Поэтому ей удалось вырасти в существо способное ясно оценивать собственные поступки и знать последствия действий, что, на мой взгляд, — важный опыт.
У неё платиново-русые волосы до лопаток, собранные в сложную причёску, открывающую высокий красивый лоб. А вот брови гораздо темнее, в лихой разлёт, делающие её юное лицо ещё более симпатичным, чем оно есть. Чёткие резкие скулы, чуть впалые щёки, чувственные губы.
Взгляд серьёзный, умный, и из-за часто полуприкрытых век он становится слишком пытливым. У нас одинаковые глаза — болотного оттенка, на солнце чуть светлеющие, отчего нашу парочку часто считают отцом и дочерью.
Что же. Ни я, ни она не возражаем. В конце концов, я самый близкий
Она умнее, чем кажется. Амбруаз говорит, что ещё год — и Элфи сдаст выпускные экзамены для студентов Айбенцвайга, как по естественным, так и по точным наукам. Знания девочка впитывает с феноменальной скоростью и в своих суждениях давно успела обогнать некоторых взрослых и куда более опытных людей, чем она.
Я очень даже горжусь.
Год назад Элфи упросила проколоть себе уши и теперь носила миниатюрные серёжки из бледно-розового коралла, цветом похожего на её губы. Второе её украшение — браслет из мелких коричневых ракушек, который она надевает на левое запястье. Этот недорогой подарок от управляющей «Пчёлкой и Пёрышком» отчего-то приглянулся моей воспитаннице.
Платья она выбирает сама, я лишь оплачиваю покупки. Предпочитает чёрный, серый, на худой конец белый цвет, и заставить её примерить что-то насыщенно-голубое или зелёное, не говоря уже о жёлтом, та ещё битва. Сейчас она как раз была в чёрном, с высоким воротником-стойкой, пышными манжетами, со сложной кружевной юбкой до середины бедра. Чулки на ногах у неё тоже чёрные и кружевные, и единственная яркая деталь — розовые шнурки на ботинках, под стать серёжкам.
Шла она ко мне с ровной спиной, держа руки перед собой, у живота (правая обхватывает запястье левой), как это полагалось гимназисткам. Лицо холодное и напряжённое. Остановившись в трёх шагах, сделала книксен — чуть согнула ноги в коленях и легко кивнула.
Ну просто примерная ученица.
Я строго кивнул в ответ.
Через секунду всю её серьёзность словно рукой сняло, и она со смехом повисла у меня на шее:
— Я волновалась! Почему так долго?!
Она ткнулась носом мне в плечо, втянула в себя запах Ила, оставшийся на одежде. Её одновременно страшит и привлекает это место, его загадки, тайны и ужасы. Элфи ничем не лучше Амбруаза — оба могут часами слушать о том, где я был и что видел.
Уже несколько раз она просила взять её с собой, приводя аргументы, что Рейн впервые вытащил меня в Ил, когда я был младше её на пять лет, но в этом вопросе я непреклонен и сказал, что не желаю даже говорить об этом, пока она не подрастёт.
— В этот раз у нас вышла долгая дорога.
Девчонка чуть отстранилась, испытующе глядя на меня:
— Ты что-то принёс.
Я протянул ей коробку любимых эклеров, и это смогло отвлечь её внимание лишь на минуту. Достав бледно-зелёный, фисташковый, и откусив от него краешек, она снова осмотрела меня:
— Раус. Не дразни.
Пришлось показать конверт, который дал мне Капитан, и вытряхнуть из него на её ладонь руну Кровохлёба.
— Дери меня совы. — Заворожённая, она повернулась так, чтобы солнце падало на редкий предмет. Поняла, что выругалась. — Ой! Прости.
Я усмехнулся и оставил её на время, изучать диковинку, а сам направился к древу. Положил на шершавую кору руку, несколько секунд вслушиваясь в шелест листьев. Солнечный луч упал на янтарный бугорок выступившего наружу, а после обратившегося смолой сока. Один из шмелей, стремясь к очередному цветку, пролетел прямо у меня перед лицом, и я прекрасно успел рассмотреть, что его брюшко едва заметно мерцает белым огнём.