Птицеед
Шрифт:
Мне нравится в ней, когда наступают серьёзные времена в семье, отсутствие вопросов: «Ты уверен?», «А может, есть другие варианты?» или «Прежде чем мы начнём, может, расскажешь, что случилось, раз ты достал из шкафа банку?»
Разглядывая её, я с сожалением подумал, что Рейн, кажется, так и не увидит, какой она стала.
Мой брат, будучи старше меня, оказался совершенно не готов к её появлению. Порой он выглядел растерянным, даже подавленным. Смотрел на малышку как на неведомую зверушку и просто не знал, что делать.
Рейн
И первые пару лет приходилось нелегко. Бессонные ночи. Полная неясность и ужас с кормлением. Часто это становилось мучительно. И мой мудрый опытный брат, пример для меня во всём, человек, показавший мне Ил и научивший выживать в нём, был не способен справиться с беззащитным существом, которому требовалась бесконечная забота.
Он и вправду был не создан для этого. И… не имея никакого выбора, всю ответственность я взял на себя. Потому что Элфи была частью нашей семьи и… уж извините, что я повторяюсь, не было никакого выбора.
Мне исполнилось четырнадцать, когда на меня свалился новый опыт. Я так и не решил для себя, кем я стал для Элфи.
Дядей? Старшим братом? Наставником? Опекуном? Почти отцом? Матерью-наседкой, как она в шутку меня потом называла?
Пожалуй, я был всем и сразу.
Я рос вместе с ней. Познавал её. Совершал бесконечное количество глупейших ошибок. Видел, как она делает первый шаг. Говорит первое слово.
Я научил её ругаться. И ещё куче совершенно ненужных и вредных в жизни вещей. И вместе с тем научил быть смелой, умной, анализировать мир и понимать его.
Быть собой. Такой, какой она сама хотела.
Спустя пятнадцать лет с начала нашего совместного существования я горжусь результатом. Нет. Не своими достижениями, как вы могли бы подумать. Её. Исключительно её усилиями, её трудной дорогой от маленького цыплёнка до взрослого человека, мнение которого я уважаю.
Элфи — единственная в нашем мире, кому я доверяю. Она последняя в моей семье. Пускай есть и другие. Я забочусь о ней, если желаете — трясусь над ней, порой вне всякой меры, и стараюсь сдерживать себя в этом.
— Когда? — Она оторвалась от созерцания банки и подняла на меня взгляд. Тёмно-болотные глаза, так похожие на глаза моего брата, да и на мои тоже, были необычайно серьёзны.
— Сейчас.
Элфи вздохнула, закатала белый кружевной рукав, запустила руку в глубины и извлекла одну из пуль. Тряпкой протёрла её насухо, протянула мне, наблюдая, как я заряжаю пистолет с перламутровой рукоятью.
Люпин — цветок Одноликой, который украшает наши церкви и её алтари. Как и тис, для некоторых существ Ила он опасен. Подобным тварям нипочём попадание пули в голову, но они не переживут, если пуля хоть немного полежала в воде, в которой плавают волчьи бобы[2].
Мы поменялись с Элфи. Она отдала мне ключ, а я ей пистолет.
В ее руках он казался большим, тяжёлым. Громоздким. Угрожающим.
На мой испытующий взгляд она ответила с вызовом, и я обезоруживающе улыбнулся.
— Просто волнуюсь за тебя. Прости. Я знаю, что ты справишься.
— Но всё же хочешь, чтобы на моём месте был кто-то другой.
— Ты ещё маленькая. Это бремя.
— Бремя взрослого человека, — не согласилась Элфи. — Я вполне наслаждаюсь им. Особенно если ты просишь. Принимать решение и нести ответственность за это не так уж и плохо.
Я не ответил ничего, пошёл первым, захватив по пути песочные часы, и отпер дверь, украшенную пучками люпинов.
Личинка сегодня куталась в шаль больше обычного. Она напоминала нахохлившегося воробья во время сильного мороза. Самое несчастное существо во всей вселенной.
Обманчивое впечатление.
Глаз она снова вытащила, и её пустые глазницы казались дуплами в старом дереве. Впрочем, почти сразу же они уставились на пистолет в руках Элфи. Девчонка аккуратно взвела курок, и щелчок, раздавшийся за этим, прозвучал очень мягко.
Мягкая смерть.
— Ну надо же, — оживилась моя пленница. — Ну надо же. Что такое стряслось, что ты захотел немножечко моих слюней?
Я достал из кармана жёлтый конверт, а из него подсохший солнцесвет со следами гнили на лепестках.
Личинка булькнула, нырнула в шаль с головой и выбралась оттуда через долгих двадцать секунд, с глазом.
— Ну… на-до же, — протянула она. — Дай его мне!
Я повернулся к Элфи, поставил у её ног песочные часы.
— Восемьдесят секунд, — сказал я. — Если она меня не отпустит по истечении этого времени, выбей ей мозги.
— С удовольствием.
Личинка даже не обратила на неё внимания, всё, что было ей интересно, сейчас находилось в моих руках. Она распахнула рот, и я вложил в него солнцесвет. Старуха тут же сомкнула редкие зубы, словно опасаясь, что я передумаю.
Её вставленное в глазницу око налилось ярким золотом. То поднялось из глубины, а следом за ним поднялся и зрачок.
— Смерть, — довольно прокаркала Личинка. — И сила. Какая сила. Красота. Что ты хочешь увидеть? Как он умер?
Не хочу. Зачем мне видеть, как человек лопается и заливает всё вокруг кровью.
— Покажи мне причину его смерти.
Она согласно кивнула, краешек её рта исказила зловещая усмешка.
— Если ты этого желаешь.
Элфи вытащила из волос шпильку и слегка поцарапала мне правое запястье, оставив на коже алую, едва различимую нитку. Личинка высунула длинный лиловый язык, провела им по ранке. И Элфи перевернула песочные часы в тот миг, когда пальцы моей пленницы впились мне в лицо…
В любой непонятной ситуации всегда мой посуду.
Так Калеви Тою говаривала его жена.