Пуговицы
Шрифт:
Поднялись на стеклянном, с крутым подъёмом эскалаторе на третий этаж. Туда, где фудкорт, — неизменное место нашего внешкольного времяпрепровождения. Там у нас был «свой» столик, «своё» меню и все работники, включая уборщиц, знали нас, как «своих».
С утра в зале людей было немного. Полы блестели, человеческий гомон не заглушал музыку и царил относительный покой.
С правой стороны от общей площадки фудкорта над входом в бутик с бижутерией появилась новая вывеска о скидках. Белый тканевый прямоугольник, а на нём разноцветные пляшущие буквы — «Отмечаем
— Стойте, — сказала я ребятам, но остановилась сама. Мокрые пряди лезли в рот. — Эта штука похожа на нашу растяжку.
Они притормозили, не доходя до столиков, и молча уставились на меня.
Бэзил скинул капюшон, словно ему вдруг стало жарко. Но на самом деле, чтобы лучше меня слышать.
— Какая штука?
В последний год он перестал заморачиваться стрижками и брил голову, как призывник, и это придавало его острому, ещё немного мальчишескому лицу, оттенок пацаньего сиротства и неблагополучности. Что вместе с подвижной мимикой, отрепетированными повадками ауешника и лидерскими замашками складывалось в традиционный образ криминального гопника, каковым, по сути, Бэзил совсем не являлся. Однако ему нравился любой эпатаж и то, какое впечатление он производил этим своим видом, его более чем устраивало.
Вместе с тем именно по той же причине он завоёвывал расположение гораздо быстрее, чем Фил собственным самолюбованием. Всем нравится иметь в друзьях «опасного» парня. И Бэзил отлично играл на этом. Безусловно, в первую очередь, он был актёром, хотя и дурости, конечно, ему было не занимать.
— Клеёнка, в которую завёрнут труп.
— На что похоже? — нетерпеливо переспросил Фил.
Находясь в двух шагах от еды, они были не в состоянии думать о чём-либо ещё.
— Мне показалось, что она похожа на растяжку, которую в прошлом году потеряли. «С днем рождения, школа!». Ту, что на репетиции Липа порвал.
— Не выдумывай, — отмахнулся Фил. — На тебя крылья брать?
— Я серьёзно.
— Хватит уже об этом, — Лиза потянула меня за рукав. — Идём.
Глава 3
Мы с Лизой обе блондинки. Не натуральные, конечно, хотя мои настоящие волосы и так довольно светлые, а вот у Лизы совсем тёмные, почти чёрные. Потому что папа у неё армянин. И до того, как её родители развелись, у Лизы была армянская фамилия.
Впервые мы перекрасились в восьмом. Посреди года к нам перевелась новенькая девочка. Тихая, скромная, совсем белая, с белесыми ресницами и бровями. Она всего боялась и ходила по стеночке. Мы её не трогали. По правде говоря, даже внимания особо не обращали.
И вот как-то на алгебре эту девочку вызвали к доске и попросили разобрать домашнюю задачу.
Девочка встала, глазами хлопает, мел в руки взять боится. Ну, математичка и начала её прессовать: «Чего стоим? Почему спим? Разговаривать умеем? А писать? Домашнюю работу делала? На прошлом уроке была? Ты вообще слышишь, что я с тобой разговариваю?»
Однако девочка, опустив взгляд, лишь жалко улыбалась и пожимала
— Садись на место, — терпение математички закончилось. — Блондинка, она и есть блондинка. Откуда там мозгам взяться?
Восьмой класс — самый пик моей бунтарской активности. Достаточно было малюсенькой искры.
— И что, что она блондинка? — выкрикнула я с места. — Вы седая, это значит, у вас старческий маразм?
Тогда я была очень сложным и конфликтным подростком. Я знала, что я плохая, и чувствовала себя такой. А плохим детям полагалось вести себя зло и агрессивно.
— Иванова, что за хамство? — математичка закрывала глаза на мои «выступления», только потому что в то время я знала математику лучше всех в классе.
— А почему вы можете так говорить, а я нет?
— Потому что я — учитель, а ты — маленькая девочка.
— То есть вы пользуетесь служебным положением, чтобы унижать людей?
— Я никого не унижала!
— Все слышали, как вы сказали, что у неё нет мозгов, потому что она блондинка.
Продолжать перепалку учительница не стала. Просто отправила меня к доске, расписывать задачу. И я, конечно же, с вызовом это сделала.
А на следующий день мы с Лизой, не сговариваясь, пришли в школу с бело-жёлтыми головами. Краска легла не очень хорошо, особенно на Лизины волосы, однако, акцию протеста можно было считать состоявшейся.
— Докажите теперь, что мы тупые, — гордо заявила я математичке.
И с тех пор, мы с Лизой красились исключительно «скандинавским блондом», символизирующим нашу дружескую солидарность и глубокую убежденность в том, что о человеке нельзя судить по внешности.
Взяли каждый по большому стакану капучино и ведёрко с крылышками на четверых. Развесили мокрые куртки на спинках стульев, а сами развалились на коричневых диванах.
— Нет, серьёзно, — я выждала, пока ребята немного поедят. — А вдруг это правда та самая потерянная растяжка? Тогда получается, что всё случилось под самым нашим носом? Представляете?
— Я не хочу этого представлять, — капризно поморщилась Лиза. — Мне хватило того, что я уже видела.
— Если это на самом деле наша растяжка, — продолжила я. — Нужно рассказать полиции.
Бэзил громко поперхнулся кофе.
— Микки, ты совсем? Хочешь, чтобы нас всех круглосуточно таскали на допросы, а потом обвинили в этом убийстве?
— С чего это обвинили, если мы тут не причём?
— А то я не знаю, как это бывает. Им вообще пофиг, кто виноват, главное, чтобы было на кого повесить.
В том, что касалось полиции и вообще любых вопросов, связанных с законом, Бэзил считался среди нас бесспорным авторитетом. Его дядька Антон по малолетству отсидел пять лет в колонии и, хотя в дальнейшем его судьба складывалась довольно благополучно, он не переставая делился с Бэзилом печальным жизненным опытом.
— Делать тебе больше нечего, — Фил жадно налегал на крылышки. — Просто труп, просто клеёнка, а ты уже напрядумывала детектив.
— Между прочим, мой дед был следаком. И у меня это в крови.