Пустой мир 3. Короны королей
Шрифт:
— Келвин, успокойся, — отец вышел из-за стола, чтобы подойти к своему сыну. — Я знаю о вторжении Саальта, и колониями в этой войне вполне можно пожертвовать, выиграв время для более важных дел.
— Пожертвовать? — Келвин шумно вздохнул. — Так же, как твой генерал хотел пожертвовать войсками Стивки в Гарнейскому порту? Так, что ли?
— В Гарнейском порту? — Дайрих даже остановился на секунду, вспоминая свой последний разговор с наемником. — Стивки сдал город вопреки моим приказам, а потом еще пытался обвинить в этом генерала Тоссака…
— Тоссак предатель! — крикнул
— Тоссак мертв… — безразлично бросил тоскарийский граф, направившись к барному шкафу, откуда вытащил пару бокалов и бутылку вина. — Некого судить…
— Великолепно! — в голосе Келвина было столько сарказма, что, казалось, еще немного, и он начнет капать с подбородка, — Стивки будет рад услышать эту новость…
— Он же его и убил, — закончил фразу Дайрих, разливая по бокалам вино, — прямо в этом кабинете проткнул шпагой, несмотря на все мои требования. Я его арестовал и велел бросить в тюрьму. Все думал, что с ним сделать… Этот наемник стал совершенно неуправляем.
— Святое Небо! Отец! — Келвин схватил предложенный ему бокал и выпил залпом, после чего запустил им в стену, тот разлетелся с громким дребезгом, — Стивки самый верный твой офицер! Я еще не видел человека, который готов столь неистово отстаивать твои интересы! Даже Гарнейский порт он оставил одним из последних, и то только тогда, когда я лично ему приказал! Он говорил, что у него есть приказ, который он должен выполнить. И выполнял его, хотя в порту к тому времени оставались только камни и огонь!
— Демон! — Дайрих ругнулся и стукнул бутылкой по столу, поставив ее слишком резко. — Келвин! Стивки отличный воин и превосходный командир, но сейчас, когда приближается Саальт, он становится опасен. Ты можешь мне дать гарантию, что он не переметнется обратно к своим?
— Могу! — кивнул Келвин, не желая сдавать позиций. — В Саальте за его голову назначена цена в несколько миллионов. И это не мои слова, это слова пленных, которых я захватил. Стивки будет служить нам хотя бы потому, что граф тоскарийский для него последняя надежда выжить в этой войне. Отец, я прошу тебя, не как подданный феодала, а как сын отца, освободи Стивки, верни его в войска. Он выиграет для тебя эту войну…
— Келвин, ты плохо его знаешь, — покачал головой тоскарийских граф, — Стивки понимает только один закон. Закон силы, только он имеет значение для этого человека. И служил он мне только до того, как считал меня своим сюзереном. Как ты думаешь, что он сделает, решив, будто я его предал? А именно это он и решит после того, как я бросил его в тюрьму. Теперь уже все равно, виноват он или нет, но я должен его казнить, поскольку у меня нет желания однажды обнаружить
— Позволь мне с ним поговорить, — попросил Келвин, — Стивки, несмотря на все свои… особенности, человек очень строгих принципов. Я уверен, что смогу его убедить в том, что произошла огромная ошибка. Стивки нужен сейчас, если не тебе, то мне, чтобы выиграть эту войну… эту глупую войну…
— Глупую? — повторил тоскарийский граф. — Ты считаешь, что эта война, где мы уже потеряли так много и достигли столь многого, глупая?
— Теперь да, — ответил Келвин прежде, чем поклониться. — Позволь мне отправиться за Стивки? Он мне нужен сейчас, чтобы обсудить дальнейшие планы…
— Иди, — Дайрих повернулся к нему спиной, возвращаясь в свое кресло, — Можешь передать, что я готов признать свою ошибку, если он принесет свои извинения за неподчинение моим приказам.
— Отец, ты порой невыносим, — покачал головой Келвин, — Мало того, что ты оскорбил человека, который жизнь за нас готов был отдать, так теперь еще не желаешь признавать свою ошибку.
— Я здесь граф, — напомнил Дайрих, — и мое слово здесь закон. Я не собираюсь унижаться перед этим человеком, принося ему извинения. Келвин, после моей смерти тебе стать графом Тоскарийским, и я хочу, чтобы ты помнил, что феодал отвечает за свои решения, но никто не имеет право с него что-либо требовать и, уж тем более, обвинять. Я сам решаю, кто и в чем виноват.
— Это я уже запомнил, — кивнул Келвин, — и прошу меня сейчас извинить, мне еще необходимо спасать наш… ваш феод, господин граф, — добавил он с сарказмом, но Дайрих остановил его жестом.
— Я тебя еще не отпускал. Я позволю выпустить Стивки из тюрьмы и даже позволю ему здесь появиться, если он захочет принести извинения, в противном случае он должен немедленно отправиться на передовую и не появляться в центральных районах феода под угрозой смертной казни. А если попробует сбежать, то его расстреляют как дезертира, — сказал граф спокойным тоном, возвращаясь на свое место. — Я и так его слишком долго терпел, пора с этим заканчивать. Если собака начинает беситься, ее нужно сажать на цепь. Или пристрелить, что даже лучше… хотя я надеюсь, что на фронте мои враги окажут для меня такую любезность. Теперь можешь идти, Келвин.
— Благодарю вас, граф, — наследник демонстративно поклонился, — за ваше желание держать друзей подальше, а врагов поближе. Надеюсь, нам не придется об этом жалеть.
Не дожидаясь разрешения выйти, Келвин развернулся на каблуках и покинул отцовский кабинет, злясь одновременно на себя, на графа и на все происходящее. И больше всего он винил, конечно, своего отца, почувствовавшего власть так близко, что, казалось, еще немного и можно будет крепко схватить, больше никогда не отпустив. Только именно это оставшееся «немного» могло разрушить все, к чему они шли десятки лет и несколько поколений. Отец в своем стремлении к власти начинал выходить за рамки дозволенного, не понимая, что может произойти, если он приграет. Однако Келвин не хотел видеть, как гибнет его феод, и, чтобы спасти Тоскарийское графство, ему нужен был Стивки.