Пустынный океан
Шрифт:
Я отрицательно покачала головой.
— Если у тебя нет веской причины держать его здесь, его убьют по закону, — процедил Баал сквозь зубы.
Я кивнула.
С этого дня мне все-равно. Теперь как прежде ничего не будет. Хотя бы потому, что действия моей матери показались мне слишком знакомыми…
Глава 8
— Госпожа…Вам не нравится? Позвольте мне все переделать, я все-таки совершил грубейшую ошибку, согласившись нарисовать данный портрет без вас!
Я
Мне не нравилась эта работа, равно как и первая, что висела в метре. Но, думаю, если все переделать, то получится лишь хуже. Императрицы никогда не придавали значения своим брачным портретам. Для них эти картины были словно обручальные кольца. Они делали галерею и вскоре забывали о ней, позируя для одиночных портретов, коими украшали главные залы. Мало кто замечал, что чувствующие маары изображали на полотнах настоящие эмоции, скрывали на рисунках детали, заметив которые приятное произведение вдруг становилось уродливым и пугающим.
Я не любила холсты мааров именно по этой причине. Тебе на стену вешали неприятную правду, в то время как ты сам мысленно завидовал тем семьям, что создали свой союз на крепкой любви. От их картин исходила теплота. Рядом с моими портретами было холодно…
Я не любила нага. Художник это знал. Я опасалась второго мужа. Маар это понимал. Он не мог исказить свое произведение, иначе бы он перестал быть художником. Поэтому он создал это. Свое темное детище, пропитанное не то страхом, не то благоговением перед ужасным.
Фоном холсту служило темное предгрозовое небо и кованая арка, обвитая плющом и черными цветками. Теми самыми, что росли на лугах в моем детстве. Проклятыми. Но вот знал ли кто-то еще о значении этих растений? Нет, ведь всем было все-равно. Это произведение больше походило на работу путешественника, решившего изобразить сцену из услышанной им баллады. Баллады, в которой страшный змей похищает деву. Баал мгновенно бросался в глаза. Не только из-за хвоста, которым он кольцом окружил мою фигуру, но своим телом, своей мрачной аурой, которая исходила даже от его нарисованного лица. Черные дорогие одежды, прищуренный взгляд, направленный на мое лицо, которое он аккуратно держал за подбородок, еле заметная ухмылка. Другой рукой змей сжимал мою талию, разворачивая фигуру так, что я стояла боком к наблюдателю. На картине я выглядела слабой, невероятно бледной, но почему-то взгляд, которым я смотрела на Баала, у меня был уверенный. Словно в противовес, чтобы показать два абсолютно разных характера, маар изобразил меня в белом платье с распущенными волнистыми волосами, будто это могло больше придать моему образу
— Ваш голос так и не вернулся? — задал мне вопрос маар, когда я сопровождала его к выходу. Вопрос был скорее риторическим, но так художник хотя бы нарушил молчание.
Я отрицательно покачала головой. Теперь, когда я, надеюсь, временно потеряла голос, у меня было гораздо больше времени, чтобы подумать над ответом вопроса, который мне задавали. Не было места брошенным невзначай словам, каждое мое предложение, которое я писала на листе, было продумано. Впервые я осознавала ценность слов. Впервые задумывалась над тем, о чем раньше и помыслить не могла.
— Госпожа, берегите себя. Не нагружайте себя работой сейчас, вам нужен отдых. И…
Голос старика прервался, и я вопросительно подняла брови.
— Прошу вас, не убивайте маара, сидящего в вашей тюрьме…
Прежде чем кивнуть, я внимательно осмотрела старого художника. Ни капли схожести с тем шахтером, что сейчас в моей темнице. Значит, не родственники. Впрочем, я наслышана о крепких связях в расе мааров, что друг за друга стеной станут.
— До свидания. Буду с нетерпением ждать возможности вновь нарисовать ваш портрет.
Дверь закрылась, и я оказалась в зале одна. Наедине со своими хаотичными мыслями, от которых уже неделю болела голова. Все больше времени я начала отчего-то проводить в купальнях, все чаще стала задумываться о жизни тех, кто меня окружает, а не о собственных чувствах, на которые вдруг стало все-равно. На многое вдруг стало все-равно. На одежду, украшения, на власть, к которой я ранее стремилась, на статус…Думаю, было бы намного проще, не будь я дочерью императрицы. Сейчас хотелось оставить эту жизнь, наполненную ложью, и уехать далеко-далеко, туда, где можно было бы смириться со своими мыслями, но…Я знала, как важен статус для Валефора, для Баала, для моей матери, титул которой я унаследую и…Это стало сильно давить. Перекрывать путь дороги, что вела к свежему воздуху.
Взяв со столика бумагу и перо — теперь на каждом столе во дворце лежала бумага, чтобы я могла высказать свои мысли — я кивнула пробегающей мимо служанке, что низко поклонилась. Я достаточно окрепла, чтобы спуститься в темницу.
У её входа стояли двое стражей, что, увидев меня издалека, тут же открыли дверь, зажигая над лестницей фонари. Оборотни. Вот кого Валефор нанял для охраны дворца…Они исполняли свой долг великолепно. Не задавали никогда лишних вопросов и будто понимали без слов, чего от них хотят. Один из стражей спустился вниз и подал мне руку, когда я сходила с последней ступени.
Темница была небольшой: всего десять камер с прочными решетками. Подолгу заключенные здесь не задерживались, и от осознания этого факта мне стало не по себе. Не из-за сырости или мрачности тюрьмы, а из-за того, что находящийся здесь заключенный не будет мне служить. Но и убить его я не могу, иначе в его спасении не было и смысла. Если я убью его, это будет означать, что я противоречу своим словам. Никогда бы не подумала, что начну рассуждать подобным образом. Наверное, раньше я бы не стала заострять на подобном свое внимание. Не хочет, так не хочет. Смерть, так смерть.