Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

«Несмотря на невзгоды,– пишет Невельской об этом тяжелом времени, – дух в командах и особенно в офицерах не ослабевал. Мы надеялись, что после важных результатов наших исследований правитель­ство даст наконец экспедиции надлежащие средства для достижения предположенной цели».

Невельской прилагал все усилия к тому, чтобы план исследований, намеченный им вместе со своими помощниками, был выполнен за зиму.

Бошняк в сопровождении казака отправился вверх по течению Амгуни до ее истоков.

Мичман Разградский и Березин, оправившийся от болезни, поднялись по Амуру до Кизи. Березин дол­жен был остаться и основать там склад товаров. Ему было поручено

покупать у маньчжуров водку и просо для экспедиции и отправлять купленное в Петровское и Николаевск. Разградскому надлежало подняться до устья Сунгари и войти в сношения с местными жите­лями, чтобы подготовить все для устройства в этом пункте военного поста. Кроме того, он должен был представить сведения о реках, лесах и о путях, веду­щих к морскому берегу и лежащим на нем заливам.

Ограничившись пока этими двумя командировка­ми, Невельской занялся приведением в порядок офи­циальной стороны для обоснования своих действий. Он отправил Муравьеву донесение, в котором сооб­щал обо всем сделанном за это время экспедицией.

Первого декабря из Аяна Невельской получил предписание и письмо Муравьева от 28 июля 1852 го­да с приложением при нем высочайшего повеления от 20 июня, объявленного в письме к Муравьеву началь­ником главного морского штаба Меншиковым.

«Содержание отношения ко мне от 28 апреля 1852 года, – писал князь Меншиков, – последовав­шего вследствие донесения Вам начальника Амурской экспедиции капитана 1-го ранга Невельского, я имел счастье докладывать Государю Императору. Его Ве­личество, вследствие объяснения канцлера графа Нессельроде, остается при желании соблюдать крайнюю осторожность и неспешность при установлении мир­ных и прочих отношений наших с гиляками и дру­гими племенами, обитающими только лишь около устья Амура, о чем было уже сообщено Вам графом Нессельроде. Ныне и мне поручено повторить Вам, чтобы неспешность и осторожность были на первом плане. Государь Император поэтому не изволил утвер­дить занятие селения Кизи, лежащего на правом бе­регу реки Амура и залива Де-Кастри, а также отправ­ления экспедиции для исследования Татарского при­брежья и рек Амура и Уссури, что же касается до вступления в сношение с беглыми русскими, о поселе­нии которых выше устья Сунгари имеются сведения, то Его Величество, в отклонение вреда, который они могут принести нашим предприятиям, приказал не возбранять вступать с ними в сношения, но не иначе, как через гиляков или тунгусов, как признается удоб­ным, но отнюдь не через команды, офицеров или кого-нибудь из приказчиков, посланных по реке Амуру или берегом. При этом предоставляется объявлять им всемилостивейшее прощение за услуги, которые будут ими оказаваемы».

В частном письме к Невельскому Муравьев просил дальнейших сведений о состоянии края, на основании которых он поспешит лично ходатайствовать в Петер­бурге о некоторых лишь из представлений Невель­ского. В дополнение генерал-губернатор предлагал Невельскому не упускать из виду, что граница с Китаем должна идти только по левому берегу Амура и что главным портом на востоке должен быть только Петропавловск (а не «фантастические» бухты в Та­тарском проливе), для которого, собственно, и полез­но обладание Амуром.

В Петербурге по-прежнему опасались каких-то призрачных осложнений с Китаем, а в Иркутске все еще увлекались Петропавловском. Важнейшие же вопросы значения для России Дальневосточного края в политическом отношении, вопросы, к разрешению которых все силы прилагала Амурская экспедиция, как в Петербурге, так и в Иркутске совершенно игнорировались.

Геннадий

Иванович, изучая материалы, привезен­ные его сотрудниками из экспедиций, по новому стал относиться к поставленной перед собой задаче.

Его кипучей натуре не свойственно было удовлетворяться хорошим, если можно достигнуть лучшего.

Невельской начал понимать, что и устье Амура и Де-Кастри хороши как базы для основания крупного порта только по сравнению с Аяном или Охотском, – так как условия навигации в Амурском лимане, за­мерзающем на полгода и обладающем прихотливыми фарватерами, были все-таки очень тяжелы.

Между тем с достоверностью можно было утвер­ждать, что на побережье к югу от Де-Кастри есть еще несколько обширных и удобных бухт. Несомненно, что, находясь много южнее, они если и замерзают, то ненадолго. Да и лед там держится такой толщины, что не является большим препятствием для кораблей. По словам гольдов и гиляков, из этих бухт легко попасть в бассейн реки Уссури, а значит, несложно устроить и удобную дорогу, а может быть – канал.

Амур от места, где впадает в него Уссури, круто поворачивает и впадает в Татарский пролив на тыся­чу километров севернее. Благодаря этому и Уссури и верхнее колено Амура освобождаются ото льда много раньше, чем устье Амура, а замерзают позже. Значит, и речной путь из глубин Сибири к этим юж­ным бухтам удобнее, чем к Амурскому лиману.

Бассейн Уссури, как и низовья Амура и все побережье Татарского пролива до корейской границы, не­зависим от Китая. Эти новые данные заставили Не­вельского пересмотреть свой взгляд на значение амурского устья, то есть оставить Амур только базисом для действия, а всю энергию устремить на освоение южных бухт и Уссурийского бассейна.

Невельской сообщил генерал-губернатору, что, вопреки приказу не касаться Кизи и Де-Кастри, он намерен в феврале наступающего года занять залив Де-Кастри в селении Кизи и послать оттуда с откры­тием навигации офицера с целью исследовать берег к югу от залива, для того чтобы описать имеющиеся там гавани, поставить в них военный караул и наблюдать за появляющимися иностранными судами. Невельской извещал генерал-губернатора о том, что объявлениями на разных языках он сообщает капитанам иностранных кораблей о принадлежности России всего этого края до корейской границы.

«Только этими решительными мерами, при ни­чтожных у нас здесь средствах, представляется воз­можность отстранить могущие быть на этот край по­кушения. Здесь нет и быть не может каких-либо зе­мель или владений гиляков, мангунов, нейдальцев и т. п. народов в том территориальном и отечествен­ном смысле, как то понимается между образованными нациями. Эти народы не имеют ни малейшего поня­тия о территориальном разграничении.

Что же касается до того, возможно ли исполнить высочайшую волю о вступлении в сношения с беглы­ми русскими без посылки по реке Амуру офицеров, то я по собрании более подробных сведений не премину донести Вашему превосходительству», – писал он в заключение.

Десятого декабря вернулся Березин и сообщил, что он основал в Кизи временный склад у мангуна Лебдена, а также привез выменянные у маньчжуров вод­ку, чай и просо. Вслед за ним вернулся Бошняк. Он определил истоки реки Амгунь и точно установил на­правление горного хребта между ними и истоками ре­ки Горин.

«Итак, – пишет Невельской, – Орлов и Бошняк были первыми и единственными лицами, которые опре­делили астрономически истоки рек Уда, Тугур, Нимелен, Амгунь и Горин, а также направление Хинганского хребта между параллелями 54–51°...»