Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Невельской после ухода из Де-Кастри Завойко с кораблями вернулся в Мариинский пост и оттуда к мысу Лазарева на катере «Надежда», но у мыса Уса льды помешали катеру идти дальше. Здесь Невель­ской узнал, что Бутаков, лейтенант Шварц, мичман Иванов и 160 матросов с «Паллады», взяв с собою продовольствия на 10 дней и 200 зарядов для ору­дий, пешком направились к мысу Лазарева. Подготавливая все к вводу эскадры в Амур, приходилось распылять силы на постройку батарей и редутов для защиты от неприятеля, если он наконец разгадает за­гадку исчезновения русских судов.

В то время как Невельской принимал меры к обо­роне края, спасению кораблей

и груза, к устройству вновь прибывших более или менее сносно, генерал-губернатор со значительным подкреплением вновь спустился по Амуру.

Второй сплав состоял из трех отделений: 1-е – из 26 барж под начальством самого Муравьева; 2-е – из 52 барж и 3-е – из 35 барж. Кроме солдат, каза­ков, артиллерии и военных запасов, на этот раз еха­ли на Амур и первые переселенцы – крестьяне.

Муравьев спустился по Амуру, имея относительно всех амурских проблем планы и намерения, в боль­шей части противоположные планам и намерениям Невельского.

Невельской требовал занимать край к югу, до са­мой корейской границы, не удовлетворяться левым берегом Амура, как хотел Муравьев.

Губернатор считал, что Невельской сделал свое дело и теперь уже становится «вреден». Кроме того, Муравьев ни с кем не хотел делить лавры и не же­лал, чтобы Невельской еще и еще раз мог оказаться правым и бросить тень на славу генерал-губернатора, будущего графа Амурского.

Еще в пути Муравьев составил предписание, ко­торое и отправил в Николаевск к Невельскому с мичманом Литке:

«1. Амурская экспедиция заменяется управлени­ем камчатского губернатора контр-адмирала Завойко, местопребыванием которого назначается Нико­лаевск.

2. Вы назначаетесь начальником штаба при глав­нокомандующем всеми морскими и сухопутными си­лами, сосредоточенными в Приамурском крае.

3. Все чины, состоящие в Амурской экспедиции, поступают под начальство контр-адмирала Завойко.

4. Главною квартирою всех наших войск назна­чается Мариинский пост».

Истинный смысл нового назначения – отстранение от дел – вполне понятен был Невельскому. Давно на­зревший удар жестоко потряс Геннадия Ивановича. Исполняя приказ, он сдал дела и с женою и дочерью-малюткой отправился в Мариинский пост, где его по­местили в двух тесных сырых комнатках, как челове­ка, оказавшегося не у дел.

Период самоотверженной, романтической борьбы окончился. Сошли со сцены герои, для которых выше всего в мире были благо родины и честь. В краю утверждались нравы и принципы царской бюро­кратии.

Но просто отставкою не ограничились лица, для которых невыгодно было, чтобы истинное значение Невельского стало известно. Биографы-панегиристы Муравьева – Барсуков, Ефимов, Шумахер и др. – приложили немало усердия, чтобы затушевать, ото­двинуть в тень фигуру истинного героя бескровного воссоединения с Россией Дальневосточного края.

К концу 1855 года в устье Амура кипела жизнь. До 5 тысяч человек беспрепятственно сосредоточи­лись в местах, где раньше бродили только небольшие группы охотников и рыболовов.

Фрегат, корвет, пароход «Аргунь», паровой катер «Надежда» и около полдюжины мореходных парусных судов стояли на рейде в Амуре, против города Николаевска.

А между тем четыре года тому назад Нессельроде и другие министры не соглашались пустить сюда Невельского на байдарке и вооруженного ручным ло­том, боясь мифической китайской флотилии и четы­рехтысячного гарнизона.

На берегу Амура, там, где недавно в тесной зем­лянке жили лейтенант

Бошняк и несколько матро­сов, раскинулся шумный городок. Десятки палаток и вновь выстроенных домов виднелись на склоне.

По улицам, где еще торчали пни только что сруб­ленных деревьев, проходили отряды солдат и моря­ков. Гремели песни, с реки доносились пароходные гудки.

С рассвета и дотемна стучали топоры и визжали пилы.

Множество офицеров и чиновников распоряжались на пристани и возле построек.

Афанасий, принесший Невельскому в подарок ди­чи, растерянно бродил между новенькими срубами, не встречая ни одного знакомого лица. Тщетно спра­шивал он у солдат и офицеров, как найти «Невельской-джангин». От него досадливо отмахивались. Ни­кто не интересовался Невельским, и никто не мог сказать охотнику, что его «джангина» давно нет в Николаевске.

Геннадий Иванович в Мариинске целые дни про­водил за разбором донесений, писем и отчетов своих сподвижников, заново переживая незабываемые годы борьбы и побед.

Он был ласков с женою и дочкой, но необычайно молчалив и замкнут. Только осунувшееся, еще более постаревшее лицо свидетельствовало о том, как ост­ра была боль и как горька обида.

Ему пришлось много ждать, пока у новых админи­страторов нашлась возможность отправить его с семьей на родину.

Но вот наступил дань отъезда. На палубе судна, глядя на исчезающие навсегда гористые берега, стоял Невельской, одной рукой обняв прижавшуюся к нему жену, а на другой держа худенькую дочь.

Они навсегда прощались с краем, где прошли луч­шие годы их жизни и тягчайшие годы. Надежды, здо­ровье, молодость – все было отдано этой суровой земле, здесь оставалась маленькая одинокая могила их ребенка. Они стояли молча, прижавшись друг к другу. Безмолвные слезы бежали по поблекшим ще­кам Екатерины Ивановны, сурово сдвинулись густые брови Невельского. Они стояли и смотрели в сторону ставшего родным края, смотрели, пока далекие бере­га не поглотил опустившийся туман...

Петербург недоброжелательно встретил Невель­ского. Клевета преследовала его и там.

«Из слов государя, великого князя, ганерал-адмирала и управляющего тогда морским министерством адмирала Ф. П. Врангеля, – пишет Невельской, – я увидел, что был распространен слух, будто бы суда наши, фрегат «Аврора», корвет «Оливуца» и транс­порт «Двина», по случаю мелководья на баре р. Амур, выйти из реки не могут, что донесения мои относи­тельно состояния этого бара ложны, и, наконец, что будто бы я виноват в том, что фрегат «Паллада» не ввели в реку и утопили в Императорской гавани. Этот слух был так распространен, что даже Государь Им­ператор, к которому я представлялся, несмотря на высокомилостивые слова Его Величества, что Россия никогда не забудет моих, заслуг, изволил заметить мне, что река Амур мелка и не годится для плавания. На это я отвечал Его Величеству, августейшему гене­рал-адмиралу и, наконец, управляющему морским министерством, адмиралу Ф. П. Врангелю, что слух этот ошибочен: река Амур судоходна, плавание по ней возможно и суда наши благополучно выйдут из реки и лимана, о чем, вероятно, весьма скоро полу­чится донесение; что же касается фрегата «Паллада», то официальные донесения и представления мои, на­чиная с 1852 года, ясно показывают, что я со своей стороны делал все, чтобы ни того, ни другого не мог­ло случиться, и если бы на них обратили должное внимание, то, наверное бы, этого не случилось.