Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Колхозный строй позволил освоить огромные про­странства свободных земель. Новые сорта культур­ных растений и новые породы животных внедряются в сельскохозяйственное производство края. В лесных урочищах возникли звероводческие фермы и питомни­ки ценного пушного зверя.

В крае появились сахарные, консервные заводы.

Количество населения только в Приморском крае по переписи 1939 года достигало миллиона. Эта циф­ра растет за счет новых поселенцев, патриотов и эн­тузиастов прекрасного края.

Местное коренное население – нанайцы, эвенки, удэхейцы, нивхи, которые в царское время были обре­чены на

вымирание, сейчас наравне со всеми други­ми народами нашей родины получили полную воз­можность участвовать в культурной и политической жизни страны. В стойбищах и деревнях открыты на­циональные школы, амбулатории и медицинские пункты. Сотни юношей и девушек обучаются в вузах Владивостока, Хабаровска и других городов Совет­ского Союза. Недавно в газетах сообщали, что в Аллах-Юне, на Алдане, открыт только что отстроенный Дворец культуры Это то самое дикое и пустынное урочище Аллах-Юн, где когда-то через непроходимые дикие дебри пробирался верхом на лошади Невель­ской со своей молодой женой по пути из Якутска в Охотск. Тот самый Аллах-Юн, о котором Екатерина Ивановна писала: «Природа дика, но величественна. Видно, что рука человеческая и не прикасалась к ней, пытаясь сделать дороги хотя бы мало-мальски сносными...»

Поистине грандиозны плоды творческих усилий освобожденного народа! Но советские люди не толь­ко сумели обновить и пробудить тысячелетиями дре­мавший край. Они сумели закрепить, охранить его от покушений империалистических агрессоров. Они сумели освободить грабительски захваченные русские земли. Победив Японию, мы воссоединили с родиной Курильские острова и Южный Сахалин.

Расцветает и крепнет советский Дальний Восток, форпост социализма на Тихом океане.

И мы, счастливые современники эпохи строитель­ства коммунизма, справедливо и законно гордящиеся чудесными подвигами наших сограждан, окруженных вниманием и любовью народа, мы должны отдать дань уважения и почета памяти героев далекого про­шлого. Памяти патриотов, преодолевших не только слепые силы враждебной природы, но и косность и себялюбие современников своих. Почтим же память этих людей, все силы и помыслы свои без остатка от­давших родине.

РАССКАЗЫ

БРИГ „МЕРКУРИИ"

(Русско-турецкая война 1829 года)

Фрегат «Штандарт», бриг «Орфей» и восемнадцатипушечный бриг «Меркурий» были посланы к Босфору от эскадры линейных кораблей адмирала Грейга, находившейся у Сизополя. Задачей этих до­зорных судов было следить за движениями турецкого флота.

Вечерело. После жаркого и тихого майского дня потянуло холодком. С норда набежал ветер, и глад­кое бледно-голубое море, весь день неподвижно дре­мавшее под горячим солнцем, зашевелилось и потем­нело.

Крутая волна начала плескать в высокий темный борт «Меркурия». Паруса вздулись, натянулись снас­ти. Бриг накренился. Вдоль бортов, зашумев, побе­жали,

пенясь и отставая, отвалы темно-зеленой во­ды. Судно прибавило хода. Вдали, почти на горизонте, лиловел далекий Анатолийский берег. Между ним и бригом неслись, как белые птицы, «Орфей» и «Штандарт». Корабли шли в виду берегов развернутым строем в миле друг от друга.

На «Меркурии» вахтенные матросы прятались от засвежевшего ветра между орудиями с наветренного борта. Капитан брига лейтенант Казарский и вахтен­ный начальник лейтенант Скарятин, поеживаясь, сто­яли на юте[68]. Казарский глянул на небо, стараясь угадать, какая будет ночью погода.

Небо было безоблачно и огромно. Солнце склоня­лось к потемневшему морю. Прозрачное тонкое стек­ло неба на западе плавилось и пламенело. В зените оно было еще темно-голубое, глубокое, почти синее, а на востоке – прозрачно-зеленоватое, но тускнело на глазах, приобретая сумеречные сиреневые тона.

– Задувает свежачок, Александр Иванович, – сказал Скарятин. – Можно сказать, привет из любез­ного отечества.

– К утру уляжется, – коротко отвечал Казар­ский.

– Васютин, шинель! – крикнул Скарятин.

– Есть, ваше благородие!

Из-за пушки бомбой вылетел белокурый крепыш-матрос и стремглав бросился к трапу, стуча каблу­ками.

– Что вы, батенька, ведь май на дворе, – усмех­нулся Казарский.

– Май-то май, а шинель надевай! – весело отве­чал румяный, жизнерадостный Скарятин.

На ют поднялись лейтенант Новосельский, мичман Притупов и переводчик – грек Христофор Георгие­вич, три дня тому назад поступивший на бриг.

– Эка благодать, господи прости! – картавя, ска­зал Новосельский и набрал полную грудь влажного, терпкого морского воздуха. – А мы-то внизу сидели, как проклятые...

Лейтенант был не в духе. Он проиграл греку семь рублей. Христофор Георгиевич, не без пользы прово­дивший время в кают-компании, довольно щурился, раздувая ноздри, и шевелил черными огромными усами.

Бриг начало покачивать на нарастающей бойкой волне.

Казарский, высокий блондин со строгой осанкой и серьезным узким лицом, поглядел на переводчика.

– Качки не боитесь, Христофор Георгиевич? – спросил он.

– О! Нету, нету! – заторопился грек. – Ми мно­го-много моря плавал. Ми море знаем. Наша Гре­ция – куругом, куругом море есть.

– У них, в Греции, Александр Иванович, все ка­питаны, – подмигивая, сказал Скарятин.

Христофор Георгиевич с опасением глянул на лей­тенанта, допекавшего его шутками. Казарский, пря­ча сдержанную улыбку на тонких губах, поднес к глазу зрительную трубу.

– Все шутить изволите, господин лейтенант, – недовольно процедил Новосельский, трогая мизинцем зуб, который начинал ныть.

– Смеяться, Федя, не грешно над тем, что кажет­ся смешно, – отвечал Скарятин, кивая на коренастую фигурку переводчика.

– Вона! Вона! Эх! Эх! – закричал Притупов. – Господа, дельфины!

Все, кроме вахтенного начальника и Казарского, подошли к борту. От брига и высоких парусов на мо­ре ложилась тень. Вода там была темная, сине-зеле­ная, но прозрачная. Торопливые крутые волны, рассыпаясь белой пеной, одна за другой отставали от брига. Между ними мелькнул в воздухе черный круг­лый горб спины с острым плавником, сверкнуло бе­лое брюхо.