Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Новосельский схватился за зрительную трубу.

– Разбудить капитана! – приказал он.

На ют поспешно поднялся Казарский. Его блед­ное узкое лицо было озабочено.

– Что там, Федор Дмитриевич? – спросил он Но­восельского.

– Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.

– Оповестить «Штандарт»! – приказал Казар­ский.

На «Штандарте», шедшем на две мили дальше, эскадру видеть еще не могли. Сигнал передали на «Орфей», а с «Орфея» известили фрегат.

«Штандарт» изменил курс и пошел к бригу. Неко­торое время эскадры

шли на сближение, и скоро в подзорную трубу уже можно было пересчитать встречные корабли.

– Восемнадцать вымпелов! – крикнул часовой с салинга.

– Да... – задумчиво сказал Казарский. – Турки.

– Больше некому быть, – бодрым голосом отве­чал Новосельский, страдальческий вид которого изме­нился мгновенно. Незаметно сняв повязку со щеки и спрятав ее в карман, он выпрямился, и глаза его за­светились энергией.

Фрегат на всех парусах приближался к «Мер­курию». «Орфей» прежним курсом шел вдалеке. Ма­ленькая русская эскадра летела навстречу турецкому флоту. Необходимо было поточнее выяснить количе­ство, тип кораблей и, то возможности, цель их по­хода.

Встречная эскадра заметно приближалась. Кораб­ли шли двумя колоннами.

– Судя по курсу, идут на Пендераклию, – сказал Новосельский, вопросительно глядя на капитана.

Тот молча кивнул головой.

Вскоре можно было определить ранги неприятель­ских кораблей. Казарский и Новосельский глядели на них, не отрывая от глаз зрительных труб.

– Шесть линейных, трехдечных[71], – вполголоса сказал Казарский.

– Два фрегата, два корвета, – продолжал Ново­сельский тем же тоном.

– Бриг и семь фелюг, – закончил подсчет Казар­ский. – Флот-с.

Офицеры, опустив зрительные трубы, перегляну­лись и, как сговорившись, обернулись на фрегат. «Штандарт», раскрылившись всеми парусами, розовев­шими на утреннем солнце, изящно кренясь, летел по морю кабельтовых[72] в трех, легкий и могучий. Вот он стал описывать красивую циркуляцию, маневрируя парусами, и поднял сигнал: «Уходить наиболее выгод­ным курсом. Рандеву Севастополь».

– Пора, – пробурчал Новосельский, – с нашим ходом далеко не уйдешь.

Казарский холодно взглянул на лейтенанта.

– Распорядитесь поворотом, господин лейтенант, встать под все паруса, – сказал он.

Засвистели дудки боцманов, матросы ринулись по вантам[73]. На юте появился Скарятин, румяный и улы­бающийся, как всегда. Он щурил глаза от яркого утреннего солнца и что-то жевал.

– Ого! – сказал он, увидев турецкий флот, пере­стал жевать и широко раскрыл глаза.

– То-то «ого»! – усмехнулся Казарский. – С при­ятным пробуждением вас, Сергей Александрович.

– Уходим? – спросил лейтенант.

– Приходится, – ответил Новосельский.

Скарятин глянул на него и усмехнулся. Не узнать было в этом энергичном, подтянутом офицере рас­слабленного страдальца, явившегося на рассвете при­нимать вахту.

– Приободрился, Федя? Или зубки отпустили? – спросил Скарятин.

Он посмотрел на «Штандарт», быстро уходивший в открытое

море. «Орфей» догонял его. Потом перевел взгляд на турецкий флот, ложившийся на курс пре­следования «Меркурия». Он долго следил за неприя­тельскими кораблями. Потом поднял голову на пару­са брига, прикинул его ход, снова взглянул на турок и почесал за ухом.

– Придется пороху понюхать, пожалуй? – спросил он Казарского.

Тот усмехнулся своею сдержанной улыбкой.

– Вещь допустимая-с.

Утро разгоралось все ярче и роскошнее. Длинные облака, лежавшие над горизонтом, поднялись выше, распушились, округлились и, сверкая белизной, тихо плыли по краю голубого неба, как белогрудые фрегаты. Море искрилось и блистало тысячами солнечных зайчиков. Ветер снова переменился, зашел теперь от берега и дул легонько и ласково, едва наполняя па­руса кораблей. «Штандарт» и «Орфей» приметно ото­рвались и ушли вперед. Они обязаны были срочно из­вестить адмирала Грейга о выходе в море турецкого флота. От быстроты, с какой придет известие, зави­село многое. Они уходили со всей скоростью, на ка­кую были способны, вынужденные предоставить «Меркурий» его судьбе, полагаясь на мужество и опытность Казарского.

Долго смотрел Казарский вслед уходящим кораб­лям, и на короткое мгновение его серые холодные глаза затуманились грустью. Он нахмурился и по­смотрел на своих офицеров. Командир увидел муже­ственные и решительные лица людей, готовых выпол­нить свой долг до конца. Лицо его прояснилось, и он направил подзорную трубу в сторону неприятеля.

Основная масса турецкого флота держалась при­мерно на одном и том же расстоянии от брига, но два больших трехдечных корабля отделились от осталь­ных и заметно приближались.

Между тем на бриге корабельная жизнь шла обычным, установленным порядком. После тщатель­ной уборки судна была совершена торжественная це­ремония подъема флага. Люди позавтракали и разо­шлись по своим боевым постам.

Солнце поднималось все выше и выше.

«Штандарт» и «Орфей» уже только белыми пят­нышками виднелись в голубом струящемся мареве далеко на горизонте... Турецкий флот порядком от­стал, но два корабля, преследовавшие бриг, медлен­но настигали его. Уже простым глазом можно было видеть все их паруса, а в подзорную трубу – рассмот­реть флаги и сосчитать количество пушечных портов.

Казарский, тщательно следя за малейшим движе­нием ветра и его направлением, искусно маневрировал. Ему удалось выжать из брига весь ход, на который тот был способен. У штурвала стоял старый, заслу­женный матрос Максимыч, помнивший еще времена Сенявина. Он чувствовал судно, как хороший наездник коня, и, повинуясь каждому жесту Казарского, за несколько часов напряженной работы не потерял ни одного порыва ветра.

Но все было напрасно: быстроходные вражеские корабли приближались неотвратимо. Все уже видели, что головной преследователь, стодесятипушечный трехдечный корабль, был под флагом капудан-паши, а второй, семидесятипушечный корабль, – под флагом паши[74].