Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Вечером ногу пришлось оттирать снегом. Марты­нов боялся, что отморозил ее. На другой день стало ясно, что неподвижность ноги обрекает ее на обмора­живание, а двигать ею нельзя было от боли. Марты­нов еще сократил время отдыха и все торопил своих спутников. Нога распухла так, что трудно было сни­мать широкий меховой сапог. День за днем, стиснув зубы, лежал Мартынов на валких нартах, страдая от холода и невыносимой боли в ноге.

Но вот однажды боль стихла, нога онемела и была как чужая. Сознание мутилось у Мартынова, и отчая­ние

охватило его. Вечером Мартынов не стал разу­ваться и оттирать ногу. Утром он подозвал Семенова и объяснил ему всю важность кожаной сумки и лежащего в ней приказа. Он сделал это на случай, если окончательно потеряет сознание.

Бородатый молчаливый казак кивал головой, слу­шая слабый голос есаула.

– Не сумлевайся, ваше благородие, доставим, – сказал он и гикнул на собак.

Караван тронулся в путь. Казак бежал на лыжах рядом с нартами. Мартынов забылся. Ему казалось, что он лежит у себя в спальне на широкой ковровой тахте и сейчас Васька придет открывать окно.

В темноте где-то – непонятно, не то близко, не то далеко, – мелькнули, скрылись, снова мелькнули и ти­хо затеплились несколько огоньков.

– Ваше благородие, Петропавловск видно, – ска­зал Семенов, наклоняясь к нарте, где лежал Марты­нов.

Эти слова электрическим ударом потрясли есаула. Петропавловск видно?! Что-то невероятное было в этих словах. Значит, правда?! Ведь казалось, ничего нет в мире, кроме холода, снега, собачьих упряжек, гор, торосов, ледяных полей, вечного движения впе­ред, к недостижимой цели. Петропавловск!

С трудом повернув онемевшую ногу, превозмогая одеревенелость застывших мускулов, Мартынов по­вернулся, приподнялся и увидел огоньки. Собаки нес­лись во весь опор, нарты заносило и швыряло по на­катанной дороге. Впереди – неизвестно, далеко или близко, – теплились и мерцали огоньки.

– Ныне отпущаеши... – трясущимися губами про­шептал Платон Иванович, чувствуя, как слезы высту­пают у него на глазах.

Вот мимо промелькнуло что-то темное, вроде до­ма. Вот забор. Вот светится чье-то окно.

– Куда заехать прикажете?

– Нет ли тут гостиницы?

– Есть вроде трактира заведение.

– Ну, туда!..

Семенов и коряк под руки ввели Мартынова на крыльцо и открыли дверь. Клубы пара повалили из теплой низкой залы, освещенной оранжевым трепет­ным пламенем свечей.

Под потолком ходили клубы сизого дыма. Из от­крытой двери в соседнюю комнату доносился стук бил­лиардных шаров. Несколько человек сидели за сто­лом, разгоряченные, и смеялись чему-то. Они не об­ратили внимания на вошедших. В глубине комнаты была стойка с бутылками и самоваром. За нею стоял старик с остроконечной бородой и в жилетке поверх розовой рубахи.

Мартынова подвели к стойке.

– Чего изволите-с? Видно, издалека-с? – спросил старик, опираясь на стойку и наклоняясь вперед.

– Из Иркутска. Мне нужно комнату, чтобы пере­одеться и побриться. Можно ли? – слабым голосом отвечал

Мартынов, чувствуя, что в душном теплом воздухе силы вот-вот оставят его.

– Можно-с! Можно-с, сударь! Батюшки мои, из самого Иркутска! Да как же вы добрались в такую стынь? – засуетился старик. – Сюда, пожалуйста, су­дарь!

Говор и шум смолкли в зале. Мартынов, двигаясь как в тумане, заметил, что любопытные лица смот­рят на него повсюду, а в дверях биллиардной, глядя на него, стоят игроки с киями в руках.

В отведенной ему комнате есаул переоделся при помощи Семенова, держа себя в руках чудовищным усилием воли. В тепле нога его ожила, и снова нача­лась сильная боль. Мартынову начинало казаться, что он бредит, что сейчас очнется – и все окружающее исчезнет, и снова будет ночь, снег, дымный костер и скулящие от холода собаки. Много мучений достави­ла больная нога. Она распухла так, что пришлось раз­резать меховой сапог, кожа почернела и потрескалась. Нечего было и думать, чтобы надеть сапог. Мартынов был в отчаянии. Однако делать было нечего. Ногу поверх форменных брюк обмотали мягкой оленьей шкурой и обвязали шпагатом. Старик хозяин сам вы­звался сбрить свалявшуюся черную бороду есаула и сделать из нее бачки. Когда все было кончено, есаул попросил зеркало. Впервые за два с лишним месяца он увидел свое лицо.

Страшное, почернелое, со струпьями на щеке и носу, с ввалившимися глазами, оно казалось непомерно скуластым.

Он поднялся, застонав от боли, застегнул измятый мундир и, надев форменную фуражку, завернулся в шубу. Старик хозяин подал ему палку. Семенов и ко­ряк с помощью старика вынесли есаула и усадили на нарты.

Снова заскрипел снег под полозьями, и через не­сколько минут нарты остановились у дома с сияющи­ми через обледеневшие стекла окнами. Это был дом Завойко, губернатора Камчатки.

Снова мучительное путешествие на крыльцо при помощи спутников. Как во сне, Мартынов открыл дверь. Два лакея вскочили с лавок ему навстречу.

– Есаул Мартынов, – еле слышно сказал им Пла­тон Иванович, отдавая шубу и фуражку.

– Есаул Мартынов! – прокричал лакей, распа­хивая перед ним двери и с нескрываемым изумлением глядя на помятое платье и обмотанную оленьей шку­рой ногу визитера (у Завойко был вечер).

Мартынов шагнул к раскрытым дверям, опираясь на палку. В глазах потемнело от боли, но он превоз­мог себя.

Навстречу ему шел небольшого роста человек в распахнутом мундирном сюртуке, с красивым круглым лицом, на котором вместе с любезной улыбкой было выражение недоумения. За ним в ярко освещенном зале виднелись еще какие-то любопытные и удивлен­ные лица.

Приставив палку к стене, есаул вытянулся во фронт, четким жестом выдернул из левого обшлага пакет и шагнул вперед. Невыносимая боль пронизала его, но он успел твердо сказать, подавая пакет.

– Есаул Мартынов, курьером от генерал-губерна­тора, имею честь явиться!