Путь к океану (сборник)
Шрифт:
К крыльцу медленно подходил человек в шубе, в унтах, с закутанным лицом и с кожаной сумкой, привязанной к спине. Его окружила группа гижигских жителей, другая часть населения теснилась около казаков, которые шагах в двадцати позади несли второго пришельца. В нескольких шагах от крыльца незнакомец зашатался, падая, но урядник Пашков и приказчик Русско-Американской компании подхватили его под руки и внесли в дом начальника Гижиги; второго принесли туда же.
Это были Мартынов и совершенно обессилевший и обмороженный Афанасий. Уже третий день они брели без еды, и Афанасий, человек
В тепле, подкрепившись водкой и едой, Мартынов немного отошел. Он сидел за столом, страшный, лохматый, заросший густой черной бородой, с обмороженными щекой и носом и глубоко запавшими глазами. Тучный и радушный капитан, начальник Гижиги, потчевавший гостя, был разочарован. Он ожидал новостей от свежего человека и думал сам отвести душу, поболтать, но ничего не получалось. Мартынов был мрачен, сосредоточен и скуп на слова. Он кратко объяснил, кто он такой, и потребовал, чтобы ему немедля помогли двинуться дальше.
– Батюшка мой, рад бы душевно, да как же могу я вас пустить в таком виде? Ведь до Тигиля не дойдете, батюшка, не то что до Петропавловска. Вот отдохнете, отлежитесь, откормитесь, а мы тем временем надежных людей вам подберем. Так ведь с ветру их не возьмешь, – убеждал румяный капитан.
– Невозможно-с. Не позднее завтрашнего дня я должен следовать дальше-с. Весна приближается, – отрезал Мартынов.
Несмотря на резоны и уговоры тучного командира, Мартынов настоял на своем, и вскоре все было готово к тому, чтобы отправиться в путь. Урядник Пашков и Николай, каюр Русско-Американской компании, должны были доставить Мартынова до Тигиля, где он думал найти свежих людей, взять новые запряжки собак.
Мартынов закостенел душевно и чувствовал только одно стремление, одно желание – это двигаться и двигаться вперед, не останавливаясь, не давая себе возможности оттаять, обмякнуть. Он чувствовал, что стоит только пожалеть себя, – и нервы сдадут. А тогда он не сможет выдержать этой непрерывной борьбы с холодом, усталостью, одиночеством и горем, точащим его душу.
Когда все было готово к отъезду, Мартынов, одетый по-походному, вошел в комнату, где на медвежьей шкуре лежал Афанасий. При виде есаула он хотел встать, но Мартынов остановил его.
– Афанасий, ты ведь скоро оправишься?
– Скоро, бачка, скоро! Такой беда пришел! Я старый люди стал.
– Слушай, вот тебе сто рублей, привези сюда... – Платон Иванович запнулся. – Привези его сюда, когда оправишься. Ты знаешь ведь, где он остался?
– Знаем, бачка, все понимаем. Будь спокойна, привезем.
– Прощай, Афанасий.
– Прощай, бачка, час добрый тебе.
Прощаясь перед домом с тучным капитаном, есаул сказал:
– У меня к вам просьба генеральнейшая.
– Рад служить, пожалуйста, рад служить, – отвечал толстяк.
– В пути сюда погиб мой спутник, Василий Иванов... Тунгус мой, как только оправится, привезет сюда его тело...
– Все сделаю, голубчик, все сделаю, – твердил растроганный толстяк, обеими руками пожимая руку есаулу.
– Вот-с... эпитафия... – пробормотал Мартынов и, сунув в руки капитана бумажку, бросился в нарты, махнул рукой, и собаки понеслись.
На бумажке четким почерком было написано:
Здесь лежит солдат Василий Иванович
Иванов,
жизнь положивший
за други своя.
1855 г.
Снова снег, горы, чахлые, низкие перелески. Бесконечная ледяная дорога. Снова ночевки в снегу, у костра. Ночной вой собак, жалующихся на стужу, и ощущение холода и усталости, никогда не покидающее тело и давящее мозг. Вперед и вперед! Мартынов гнал и гнал, дорожа каждой минутой. Свирепые морозы жгли немилосердно, но это были последние усилия суровой зимы. Весна приближалась неотвратимо, и Мартынов спешил обогнать ее.
Он был все время как в полусне. Это странное состояние уже давно овладело им. Он говорил и двигался, как лунатик, и действительность казалась ему нереальной, смутной. Шел третий месяц непрерывной гонки по застывшим суровым северным пустыням, и движение, непрерывное движение, стало сутью всего душевного строя Мартынова. Вперед! Вперед! Все яснее облик приближающейся весны! Вперед! Скрипят полозья, несутся собаки. Еда наскоро, короткий свинцовый сон и снова вперед. Казалось, ничего нет на свете, кроме бесконечного пути, снегов и дымного костра. И никогда не будет этому конца – это и есть жизнь.
Тяжел был переход через гористый полуостров Тайгонос, после него трудно было идти прямиком через торосы и ледяные поля замерзшей Пенжинской губы. Ночевки среди льдов, без костра и ужина, наконец – обрывистые берега Камчатки. Еще несколько дней тяжелого пути, и Мартынов прибыл в Тигиль. Переночевав там в тепле, на другой же день он выехал дальше. Бородатый тигильский казак Семенов и коряк Алексей сопровождали его. Пройдя несколько дней по побережью, вдоль застывшего моря, караван свернул в глубь полуострова, чтобы перевалить горы в наиболее доступном месте. Скоро начались разлоги камчатских гор.
Однажды, переходя замерзшую речку, Мартынов, как это постоянно приходилось делать, соскочил с нарт, чтобы удобнее направлять их между обледенелых камней. Нога его соскользнула, что-то хрустнуло, и невыносимая боль заставила его сесть на снег.
Мартынов осмотрел поврежденную ногу. Очевидно, были растянуты и надорваны связки. Ступить на ногу было почти невозможно, а идти – и вовсе нельзя. Приходилось продолжать путь, не сходя с хрупких и валких нарт.
Застывающая нога ныла немилосердно. Холод еще сильнее разжигал боль. Но остановиться и отогреть больную ногу значило потерять несколько часов – полтора-два десятка верст.