Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Вокруг в полусумраке рассвета с ревом катились могучие валы. Над ними Пеппергорн увидел на восто­ке мрачный массив мыса Люзе, у скал которого то и дело взлетали вверх пенные фонтаны разбивающихся волн. Прямо за кормою, за цепями бурунов, ходивших по отмелям, смутно виднелся низменный берег, изгибавшийся дугою и выступавший на западе песчаною косою далеко в море. Ветер дул прямо в лоб бригантине. Гибель казалась неизбежной.

– Так, – сказал Пеппергорн, – так...

Если бы даже удалось спастись в бурунах – впе­реди ждал его военный суд, позор разжалования, а может быть, и смертная казнь.

Ведь только из упрям­ства и ложного самолюбия не повел он бригантину по безопасному курсу Гвоздева, а склонился к югу, сознавая, что это рискованно. Несколько тягостных ми­нут простоял он в молчаливом раздумье.

– Так, – еще раз глухо повторил Пеппергорн, – прощай, Рудольф, пришел твой последний час. – И он почувствовал соленый вкус слез, скатившихся по го­рестным его морщинам к углам рта.

Ветер сорвал с него шляпу, и она полетела над волнами, как черная птица.

Сутулясь, неверной походкой Пеппергорн напра­вился к ступеням, ведущим вниз. Он не обратил ника­кого внимания на взбегающего по трапу Гвоздева и прошел мимо него, даже не глянув. Мичман, посторо­нившись, с недоумением посмотрел ему вслед.

Освободил его Капитон Иванов, наскоро поведав Гвоздеву о критическом положении «Принцессы Ан­ны». Взбегая на полуют, Гвоздев, желая поскорее выяснить, что же случилось, не обратил особого вни­мания на уход Пеппергорна.

Теперь мичман осмотрелся и понял весь ужас положения. «Принцесса Анна» держалась только на яко­рях, но ветер и волнение с такою силой обрушива­лись на бригантину, что якоря, взрывая лапами пе­сок, медленно ползли по дну. Мичман чувствовал, как от страшного напряжения трещали все связи бриган­тины, а якорные канаты готовы были лопнуть, как перетянутые струны.

А позади, за кормою, были отмели, тянувшиеся в море чуть ли не на версту. Там с грохотом рушились огромные волны и ходили такие буруны, что если бы «Принцессу Анну» выбросило на берег, то ее в пол­часа разбило бы в щепки, и ни один человек не смог бы спастись.

Подле мыса Люзе, чуть правее, у начинающейся излучины берега, Гвоздев заметил разгорающийся ко­стер, дым от которого стлался по земле, прижимаемый ветром.

С правого борта бригантины блеснуло длинное пламя и грянула пушка. Разрываемый ветром порохо­вой дым клочьями понесся над пеной воли. Но кто и как мог помочь погибающим? Мичман почувствовал тошнотное томление страха и понял, что только немедленная деятельность, борьба с опасностью сможет побороть это отвратительное ощущение.

– Что прикажете делать? – торопливо спросил Гвоздев у командира.

– Батюшка, – плаксиво отвечал Борода-Капу­стин, – действуй сам... Я, вишь ты, не в себе... Поми­раю... Занедужил...

Гвоздев сжал кулаки и нетерпеливо дернул голо­вою. Пеппергорн не возвращался, но Капитон Иванов стоял рядом, с готовностью ожидая распоряжений. Мичман посмотрел вниз, на палубу, и увидел обра­щенные к нему лица матросов. Вон суровый, реши­тельный, высокий Ермаков, вон широкоскулый Маметкул... Десятки знакомых ему лиц, товарищей его плаваний, его жизни последних лет. Иные из них были явно испуганы, но большинство глядели сосредоточен­но и сурово, ожидая от мичмана правильных, быст­рых и твердых решений, готовые, как всегда, выполнять их, не жалея

ни сил, ни даже жизни своей для спасения судна и товарищей.

Мичман почувствовал, как уверенность возвра­щается к нему.

– Капитон Иваныч, командуй все реи спустить, того гляди, сорвет их и зашибет кого, – сказал он боцману. – Да пошли кого-нибудь за Пеппергорном. Время не терпит.

– Есть! – и боцман опрометью ринулся вниз.

Матросы, обрадованные, что могут действовать, бросились по вантам, а Петров, как марсовый, выбыв­ший из строя, побежал за Пеппергорном.

Становилось все светлее, и, оглядывая местность, Гвоздев уже почти не мог рассмотреть пламени ко­стра правее мыса Люзе, был виден только стелющий­ся по земле густой дым.

«К чему бы этот костер? – подумал Гвоздев. – Говорят, на острове Эзель нарочно зажигали огни, чтобы вызвать крушение и ограбить разбившееся судно...»

Но вдруг догадка осенила мичмана, и он с пробу­дившейся надеждою стал пристально изучать берег там, где стлался дым от костра.

– Сударь, сударь! – услышал он взволнованный голое и, обернувшись, увидел Петрова, смотревшего на него растерянно. – Сударь! Господин лейтенант померли. Из пистолета себе в грудь выстрелили...

Известие было ошеломляющее. Но заниматься по­койником у мичмана не было времени.

– Уложи его на койке, приведи в порядок, накрой плащом, – наскоро приказал Гвоздев матросу и снова повернулся к костру. Теперь он остался един­ственным офицером на судне, который мог им коман­довать.

Гвоздев заметил, что там, где кончаются обрывы мыса Люзе и начинается пологий берег, буруны раз­биваются саженях в шестидесяти – семидесяти от него. Следовательно, там не было далеко уходящих в море отмелей, которые делали безнадежной всякую по­пытку спасти если не бригантину, то хоть людей. Ви­димо, именно это место, где вернее всего можно было выброситься на берег, и указывал костер, зажженный береговыми жителями.

Весь вопрос был в том, как направить судно имен­но туда, в этот узкий проход. Если поставить штормо­вой парус и обрубить канаты, то можно было добить­ся только того, что бригантина пошла бы к мысу Лю­зе. Но успеть сделать поворот, чтобы судно точно направилось в узкое место, указываемое костром, при этом ветре и волнении было невозможно. А тогда бри­гантину ждала бы еще более верная гибель на кам­нях у отвесной стены мыса. Однако это был един­ственный шанс на спасение.

Устав разрешал в опасном положении призывать всю команду для совета, и мичман решил поступить по этому правилу. Он уже хотел приказать, чтоб все лю­ди собрались на шканцах, но на полуют поднялись Ермаков и Иванов.

– Аникита Тимофеич, – сказал боцман. – До­звольте нам от команды иметь с вами разговор...

– Говорите, братцы, я и сам хотел сейчас созвать матросов, – отвечал мичман.

Оба моряка стояли перед мичманом, цепко удер­живаясь привычными ногами на взлетающей и опу­скающейся палубе. Они никак не походили друг на дру­га – пожилой боцман, могучий, крепкий, с грубым лицом и короткими русыми волосами, и высокий, стройный матрос с черными, мокрыми кудрями, сва­ливающимися на лоб, – но что-то общее было в их решительных, смелых глазах и в выражении лиц.