Путь к отцу
Шрифт:
В тихом скверике на уединенной скамейке я осмелела и засыпала его вопросами. Павел рассказывал о своей жизни, а я иногда ловила себя на мысли, что все это нереально, что вот сейчас я проснусь и вернусь в обычный мир привычных вещей. Но вслед за этим появлялось острое нежелание уходить из открывающегося мне светлого мира, где живут тайны и чудеса, где невидимое более реально, чем видимое, а небесные святые — ближе, чем живые окружающие нас люди.
Изредка я вскидывала глаза и пристально всматривалась в лицо своего собеседника: а не сошел ли он с ума, не пьян ли? Но нет, более трезвого и спокойного человека мне еще встречать не приходилось. Павел догадывался о том, что со мной происходит, поэтому иногда давал мне время опомниться и обращался
Мало-помалу становилось ясно, что этот таинственный мир изначально жил во мне и вокруг меня и терпеливо ждал, когда я захочу его принять, когда я наконец-то добровольно обращусь к нему. И еще я подумала, что из всех моих знакомых Павел стал первопроходцем, поэтому ему было так трудно в одиночестве продираться через непроходимые дебри к свету.
Почему именно он избран для этого подвига? Наверное, потому, что он честный, во всяком случае, честнее всех нас. Он органически не терпел лжи и всех ее порождений, а правду, какой бы страшной она ни была, ставил выше любой кривды, даже если та всех устраивала.
Еще я понимала, что эта моя уверенность может растаять, как только Павел отпустит меня из пространства своего притяжения. Меня снова «размагнитит» обычная жизнь с ее сиюминутными проблемами, вроде «поесть», «одеться», «развлечься». Как Павел сказал, «пили, ели, женились — всемирный потоп; снова то же самое — и вот вам уничтожение Содома с Гоморрой; и теперь опять пьем, едим, женимся... а предупреждений больше не будет...»
И тут с моих губ совершенно случайно слетел вопрос: «А когда мы умрем, как же наша любовь будет жить без нас?» — «Любовь не умирает. Поэтому те, кто любит, живут вечно», — ответил он мне.
Когда опустился теплый вечер, и уже пора было расставаться, Павел с печалью в голосе сообщил, что ему нужно уехать на пару недель в экспедицию за иконами куда-то в северную глубинку. Я сразу разнылась, как маленькая: что, мол, я теперь без него буду делать, как жить? На что он открыл сумку и достал оттуда общую тетрадь. Вот, говорит, мой дневник, там есть все, что я не успел тебе сказать, поэтому можешь читать. А когда встретимся, помолчим, а потом поговорим.
Домой я несла тетрадь как великую драгоценность. Она притягивала мое внимание и требовала дать ей возможность выговориться. Читала я дневник полночи, пока глаза не слиплись, и я не провалилась в глубокий сон. Во сне — чудном и светлом — я переживала новые впечатления.
Тетрадь эта не была дневником в обычном смысле. Просто он записывал размышления, из собственного опыта во время обращения к вере. Там имелись выписки из Библии, писаний святых отцов христианства и наблюдения его верующих друзей.
Павел долго и мучительно искал истину. Что его так влекло? Откуда в нем такое острое желание прорваться к той единственной правде, которая объяснит ему тайны жизни? Ну, жил бы себе, как все, — так нет. Только потом он понял, откуда это. Оказывается, Господь избирает людей для спасения и посылает им Свою призывающую благодать. Совесть начинает мучить человека. Позже он делает вывод: совесть — голос Божий. Бог — это любовь, свет, и нет в Нем никакой тьмы, и Он не может мучить. Он вечен и неизменен в Своей абсолютной любви к Своему творению — человеку.
Все эти наши душевные смуты и тоска — от нежелания принять зов истины, от нашего гордого и самолюбивого неприятия Бога. С Богом в душе грешить уже нельзя, стыдно. Более того, у человека, ставшего на путь веры и очищающего душу от греховной нечистоты, любой грех превращается в боль, которую можно унять только покаянием. Значит, отторжение Бога — это проявление в человеке эгоистического желания наслаждаться,
С особым чувством я впитывала в себя размышления Павла о счастье. Он писал, что желание этого состояния не должно осуждаться — оно естественно для человека. На нескольких страницах он анализирует те пути, которые обычно, по мнению большинства людей, ведут к счастью. Он как бы соглашается с этим мнением, сам идет рядом с собеседником и спрашивает, правильно ли он меня понимает, не ошибается ли в изложении моего мнения? Нет, соглашаюсь я, ты прав, Павел. Я действительно так и думаю: счастье — это крепкая семья, это хорошие дети, это достаток в доме, это... И вот вместе с ним я как бы сама прихожу к мысли, что если источник любви — Бог, то и любовь без Бога невозможна.
Дальше автор дневника ведет меня в рай, в тот чудный Эдемский сад, в котором жил человек до своего падения. Оказывается, человек был задуман Творцом для того, чтобы он стал царем мира тварного, который Творец создал от избытка Своей любви, для украшения сущего. Адам был изначально бессмертен. Он не знал болезней, печали, сомнений. Бог Отец общался с ним, как ласковый отец с любимым сыном, — поучал и наставлял его. Адам должен был под руководством Отца приумножать тварный мир и совершенствовать его. А предела этому созидательному процессу нет, потому что идеал у него бесконечен и неисчерпаем — Сам Господь. Грехопадение человека произошло по причине ослушания воли Божией. Как блудный сын из евангельской притчи, человек уходит от Отца, чтобы к Нему вернуться добровольно, поняв, что жить вне Бога — невозможно. Очень порадовал меня вывод автора: то, что задумал Творец, непреложно, поэтому человек обязательно вернется в изначальное состояние царя тварного мира для продолжения своей прекрасной миссии!
Павел пишет, что земным прообразом возвращения блудного сына в отечество служит жизнь человека в Церкви. Пост — питание тела райской пищей: злаками и плодами деревьев. Молитва — общение с Богом для наставления и совершенствования. Причастие Святых Таин — это питание плодами древа жизни.
Павел вспоминает, как впервые он пришел в церковь. Смотрел он на людей вокруг и никак не мог понять, почему они не такие, как он: рассеянно глядит по сторонам, наблюдая, как зритель, некую мистическую постановку. Они же внутренне переживали и соучаствовали в действе. Взбешенный, уходил он из церкви, но его снова манило туда, будто голодного упирающегося теленка тащили к материнскому вымени. И снова он переживал горькое чувство своей ущербности. Как? Почему? Вот эта девочка понимает, а я, взрослый, разумный, вроде не тупой, но понять происходящее не могу!
И вот однажды, когда его отчаяние достигло предела, он упал на колени и сказал: «Господи! Помоги мне, слепому и глупому, прозреть. Помоги мне понять Тебя. Откройся мне, Господи!» После этих слов наступила тишина. Такой тишины в его душе не было никогда прежде. И вот его сердца... коснулось Нечто. Словно лед в душе растаял от этого теплого оживляющего касания! Это — как первый солнечный день после затянувшейся ознобной зимы. Тихо и мягко засветило солнышко, бесшумно из синего ясного неба полились оживляющие лучики света, и — стала весна.
Я закрыла тетрадь и пошла. Мне нужно было это как-то пережить. С удивлением я обнаружила себя на работе в окружении сотрудников. Они увлеченно обсуждали возможность получения премии. «За что, милые?» — хотелось спросить их, но не стала. Выскользнула в коридор и быстрым шагом пошла в сторону света, льющегося из окна в самом конце полутемного бетонного туннеля. За стеклянной дверью в креслах у открытого окна сидели с сигаретками «девочки» из КИПовского отдела. Нет, не хочу. Не сейчас. По лестнице спустилась этажом ниже. Никого. Села в кресло и, глядя в окно, повторяла последние слова из прочитанного. На мои глаза невзначай навернулись слезы. В голове мелькнуло: как хорошо, что не успела накраситься, а то бы тушь потекла... Промокнула глаза платочком, только слезы снова льются себе и льются.