Путь на Грумант. Чужие паруса
Шрифт:
– Деньги-то у меня, – повел нахмуренной бровью Окладников. – А почему пекусь – девку жалею, ласковая она, скромная. Да я жениться задумал, а ежели жена в доме – ключнице невместно. Вот что, Захар Силыч, – он стукнул волосатым кулаком о стол, – в приданое за девкой деньги даю. И чтоб завтра свадьба. Ну, как ты меня понимаешь? Каков я человек есть?
Старик Лушников опешил и, выпучив глаза, молча стал теребить седенькую бороденку. – Эх, Еремей Панфилыч, – сморгнув слезу, сказал он, – позоришь ты мои седины. Ежели б не разор, да разве я на такое дело… Души у тебя нет. – Старик с укоризной посмотрел на Окладникова.
Заметив,
– Согласен, – тихо, почти шепотом, произнес он, повернувшись к Окладникову.
– Давно бы так. – Купец опрокинул новую чару. Поперхнувшись и залив бороду водкой, он нюхнул кусочек черного хлеба. – Чтоб завтра свадьба, слышишь?
– Еремушка, зачем? – услышали купцы испуганный дрожащий голос. Василиса стояла босая, в одной сорочке. На щеках непросохшие ручейки слез. – Три года с тобой как жена с мужем жили, не губи, смилуйся.
– Снимай рубаху, девка. Пусть жених смотрит, – совсем охмелев, кричал Окладников.
– Побойся бога, Еремей Панфилыч! – поднялся старик Лушников. Его трясло словно в лихорадке. – Почто позоришь, человек ведь!.. Василиса Андреевна! – Он низко поклонился ей.
– Не обессудь, прости старика, просил он, стараясь не смотреть на оголенные матово белые плечи, – уйдите отсель, Василиса Андреевна. – Выйдя из-за стола, Захар Силыч полегоньку вытолкал ее из горницы и затворил дверь.
Старик Лушников недолго сидел у Еремея Панфилыча. Поклявшись жениться на Василисе, он, пьяненький и печальный, пошатываясь, поплелся домой.
На другой день, окунув тяжелую голову в ушат с ледяной водой, Окладников принялся за дела. Приказчик Тимофей Захарыч докладывал ему о вчерашней выручке в лавке. В дверь заглянула Аграфена Петровна, давненько дожидавшаяся купца в сенях.
– Еремей Панфилыч, – запела она сладким голоском, – к тебе я, дело есть.
– Нут-ка, Тимофей Захарыч, – распорядился купец, – выдь-ка, друг, отсель да двери прикрой… Садись, Аграфена Петровна, сказывай. Не случилось ли что? – Короткопалыми волосатыми руками он взял жбан с холодным квасом и с жадностью сделал несколько глотков.
– Случилось, Еремей Панфилыч… Да ты не бойся, дело то поправимое, – заторопилась старуха, взглянув на Окладникова, и выложила ему все начистоту.
– Вот что, миленький, – закончила она, – хочешь, чтоб девка твоя была, давай лошадок. Отвезу я ее к братцу в скиты выгорецкие, глядишь, скоро и свадьбу сыграем.
– Эй, Петька! – гаркнул Окладников.
В горнице, осторожно ступая, появился краснорожий кучер Малыгин в полушубке, опоясанном кушаком, и теплой шапке
– Закладывай лошадей, – грозно сказал ямщику купец. – В Каргополь и дальше поедешь – словом, куда Аграфепа Петровна приказать изволят. Ежели хошь одна душа узнает, куда и зачем ездил, головы не сносить, понял? – Купец свирепо уставился на него красными с перепоя глазами. – А ты, матушка, иди домой, готовь дочку к отъезду… Скажи братцу своему да игумену: отблагодарит, мол, Еремей Панфилыч… Да знают они меня. А ежели, не дай бог, что случится, – с тебя первый спрос. На вот, – Окладников вынул кошелек, – на дорогу да скитам подношение. Не скупись, матушка.
Глава шестая. НА КРАЮ ГИБЕЛИ
И откуда только взялся ветер, завыл, заметался
Отворачиваясь от леденящих ударов ветра, люди сбились в кучу возле Алексея Химкова. Ужас и растерянность были у всех на лицах Старый мореход понял: мужики ждут его слова. «Что сказать?» – молнией пронеслось в голове. Разве он знал, выдержит ли спасительная льдина бешеный напор льдов? А больше надеяться не на что. Зверобои на острове, а вокруг них ходили грозные ледяные валы.
И Алексей Химков молчал – сказать было нечего.
Ветер все крепчал и крепчал, гуляя по просторам Белого моря. С новой силой закружилась пурга. Еще громче затрещали льды, грозно напирая на стамухи… Вдруг что-то ухнуло под ногами, загрохотало, и мощная льдина, содрогаясь, медленно поползла в сторону, в гремящий поток, на беспощадные жернова ледяной мельницы.
Яростный порыв ветра бросил в глаза людей холодное облако мелкого сухого снега. Дышать стало трудно.
– Лодки, лодки! – раздался чей-то вопль, заглушенный ветром.
Мужики оглянулись; сквозь крутящийся в воздухе снег темнела зловещая трещина – «двор» раскололся надвое. Меньшая половина, та, где хранились лодки с запасами зверобоев, стремительно двинулась навстречу ледяному потоку. В какой-то миг один край ее поднялся и все, что было на ней, очутилось в ледяном крошеве. Зверобои видели, как обломок, с шумом всплескивая воду, опрокинулся на деревянные суденышки…
Другая половина, с людьми, недолго постояла на месте. Вращаясь то в одну, то в другую сторону, льдина медленно сползала с холма, пока ее не подхватил ледяной поток.
Видя смертельную опасность, зверобои растерялись; одни молились, упав на колени, другие сидели молча, закрыв глаза. Некоторые плакали, мысленно прощаясь с ближними.
Никто не думал о спасении; все ждали смертного часа.
Но обломок был крепкий и тяжелый. Оказавшись по другую сторону стамухи, впереди нее, он избежал сокрушающего сжатия.
Первым это понял Алексей Химков. Но он также знал, как мало надежды на спасение. Могучие ледяные поля, увлекаемые течениями и ветрами, перевалив через банки и отмели, превращались в ледяное крошево, где, словно островки, были вкраплены обломки тяжелого льда, случайно уцелевшие от разрушения. Одним из таких обломков и была льдина мезенских зверобоев.
«Ежели горние note 8 ветра падут, – думал Химков, – за неделю в океан вынесет – смерть. Стихнет ветер – начнут вертеть, таскать воды – то прибылая, то убылая, закрутят на одном месте – месяц и больше пройдет. Что тогда?»
– Эх, судьба, судьбишка, подвела ты меня, старика, – не утерпел, пожаловался Алексей Евстигнеевич.
– Валяй, не гляди, что будет впереди, – сквозь шум пурги услышал он знакомый голос. – Ну-к что ж, Алексей, и хуже бывало. – Рука Степана нашла руку товарища и пожала ее.
Note8
Береговые.