Путь на Грумант. Чужие паруса
Шрифт:
– У меня про это думано-продумано, – спокойно ответил Корнилов. – В столицу ехать надо, челобитную царице отвезти. Она Петрова дочь, не должна нас в нужде оставить. Мы ведь тоже державе-отечеству опора.
– Не допустят мужика низкого звания, хотя бы и кормщика, до матушки… челобитную в печку, а тебя в железа, в тайную канцелярию, – с горечью возразил Чиракин.
– Значит, выходит, не мешай их сиятельству из поморов сало топить? А лесу он тебе оставит сколько надобно… на тесовый гроб? – опять вскочил на ноги Ченцов
– А может, лучше не они
– с угрозой пробасил Чиракин.
– Не горячись, Яков, – по-прежнему спокойно сказал Корнилов, – побереги жар, сколь еще тебе по Студеному морю плавать – сгодится. Попадет наша челобитная к Елизавете Петровне…
– Как же, гуси-лебеди во дворец доставят, – мрачно вставил Савва Лошкин.
– Не гуси-лебеди, – повысив голос, ответил Амос Кондратьевич, – в Санкт-Петербурге, в Академии наук состоит Михаило Ломоносов, сын Васьки Ломоносова, вот он и передаст в собственные руки. Он и есть надежда наша.
– В таком разе поезжай, Амос Кондратьевич, – за всех сказал Чиракин, – поезжай, друг, авось делу поможешь…
Дружно подписали мореходы челобитную императрице Елизавете Петровне, собрали Корнилову деньги на дорогу, поклялись держать все в тайне…
Закончив все дела, мужики решили сойти вниз, поглядеть, как веселится молодежь. Истосковавшийся по табаку Яков Чиракин торопливо набивал трубку. Но мореходов ждала еще одна неприятность.
Под окнами заскрипел морозный снег. Кто-то торопливо шел к крыльцу… Хозяин краем уха уловил незнакомый голос, певуче ответила Варвара Тимофеевна. Затем голоса умолкли, видимо, гость раздевался. В горницу вошла хозяйка.
– Амос Кондратьевич, гость к тебе пожаловал. – Обернувшись, Варвара Тимофеевна добавила: – Проходи, милый человек, тут он, хозяин-то.
Корнилов поднялся с места, разглядывая посетителя.
– Да ведь это, кажись, Карла Карлыч, – признал он конторщика купца Бака.
– Садись, милости просим, – и подвинул стул.
– Я не думаль устроить вам помеха, – извинялся нежданный гость.
Он раскланялся со всеми, сел и вытащил большую трубку.
– Батюшко Карла Карлыч! – вдруг раздался голос Варвары Тимофеевны. Она всегда появлялась словно из-под земли. – Выйди в сени, мил человек, поохладись. Там и покуришь, а здесь грех – иконы стоят, огонек божий зажжен.
Карл Бринер рассыпался в извинениях и, повернув трубку, сунул ее в карман.
– Пива вот нашего отведай, Карла Карлыч, – обратился к немцу хозяин. – Варварушка, подай гостю пивца! Сами варили, на славу удалось, крепкое да пенистое.
Неловкое молчание длилось долго. Гость выпил, но разговора не начинал. Молчали и хозяева. Наконец Корнилов не выдержал:
– С чем пожаловал, Карла Карлыч? Говори, не стесняйся, люди здесь свои – все приятели дорогие… Вот он, – показал Корнилов на Афанасия Юшкова, – первый мореход на Мезени, Новую Землю, как свои дом, знает. Этот вот – Чиракин Яков – грамотей, опись берегам делает, чертежи морские сочиняет. А эти, что рядом сидят, Лошкин Савва и Откупщиков Алексей,
– Ты, Амос Кондратьевич, хвали да не захваливай, – вмешался Юшков, – и получше нас кормщики есть.
– О, ошень допрая компания… – оживился Бринер. – Я пришел для ошень выгодный сделка. Продайт мне ваш рукописный карт и лоций ланд Шпицберген. Пуду дафайт сто руплей за один карта, сто руплей один лоций.
Мореходы переглянулись.
– Зачем тебе, Карла Карлыч, карты? Ты ведь по морю ходить негож, тебя, слышь, море бьет? – осторожно спросил Корнилов.
Бринер замахал руками.
– О да, я море не люпит, много страдал от качка. Это хозяин для английский шкипер покупайт. Шкипер не хочет Шпицберген плыть, льдов боялся. Русский карта надо, где лед дорога показана. Мистер Пак желайт сфой корапль моржи таскать, в Ефропа посылать.
Савва Лошкин тихонько свистнул.
– А губа не дура у твоего мистера Бака – моржей таскать. Много не натаскает. – И он лукаво подмигнул приятелям.
Амос Кондратьевич сразу посуровел, нахмурился.
– Вот что, Карла Карлыч, продавать мне нечего, своих чертежей да лоций у меня нет. Я только до времени пользуюсь, пока хозяину надобности нет…
– О, другая хозяин… – Немец удивленно уставился на Корнилова. – Какая шкипер?
– Не шкипер книгам хозяин, Карла Карлыч, народ русский! От пращуров множится в книгах знатство народное.
Немец не понимал, он снова твердил свое:
– Пудь допр, копирку делай, а деньги клади карман. Кормщики весело рассмеялись.
– Хитер ты, я вижу, больно, – ответил настойчивому посетителю Корнилов, – да не выйдет твое дело, не могу я, Карла Карлыч, книги продавать… Было время – верили вам, иноземцам, что знали – показывали, да выходит, на свою голову доверчив русский человек. А теперь мы уч„ны…
– Я даю полше – дфести руплей книга, дфести руплей карта. Ошень хороший цена, дафай руки пить, ну? – прибавил немец.
– Все равно, сколько ни давай, книгам этим цены нет. Дорого пришлось знатство студеных морей русскому народу. Нельзя купить кровь, жизнь человеческую… Много жизней, тысячи… Нет, Карла Карлыч, не проси.
Вдруг Корнилова будто осенило. Он резко повернулся, пригнувшись почти вплотную к недоумевающему Бринеру.
– А ты, Карла Карлыч, не слыхал, для чего мистеру Баку наши чертежи понадобились? Без обману скажи, ведь мы с тобой в приятелях ходим, – покривил он душой.
– Из Лондона письмо мистеру Паку пришел от торговый дом «Вольф и сыновья». Трепуют срочно рюсский карта и книга.
Карл Карлыч, вспомнив, что недавно говорил иначе, забеспокоился:
– Я по дружпе сказал, Амос Кондратьевич, пудь допр, не выдай, хозяин пудет меня опвинять.
Бринер заторопился домой. Корнилов не стал его задерживать.
У хозяина да и у гостей-мореходов настроение было испорчено. Проводив до дверей немца и вернувшись в горницу, Амос Кондратьевич задумался. Смутное предчувствие беды охватило его.