Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
Герцогиня спала.
Неправдоподобной длины ресницы чуть-чуть вздрагивали, щеки еще хранили жар объятий, пунцовели нацелованные, слегка приоткрытые губы, а легкое, неслышное дыхание свидетельствовало о полной умиротворенности и, как с мужской гордостью подумал Арамис, удовлетворенности молодой женщины.
Его изучающий взгляд скользнул ниже, по белоснежной, без единой морщинки шее, и еще ниже, где чуть расплывшись от собственной сладкой тяжести, вызывающе и самодовольно смотрела на него самая
Арамис приподнялся на локте, чтобы продолжить свое исследование, и Агнесс открыла глаза.
— Бесстыжий, — шепнула она.
— Разве я не вправе наслаждаться зрелищем самого изумительного тела во всем мире?
— Бесстыжий, — повторила герцогиня. — Дать мне заснуть, когда у нас так мало времени! — и она, потянувшись, обняла мушкетера…
Полоски солнечного света сползли к самым ногам любовников и теперь освещали край простыни, готовой вот-вот упасть на пол. Четыре ноги, две мускулистые и покрытые темными волосами, две стройные и белоснежные, как у мраморной греческой статуи, сплетались, лаская друг друга мягкими прикосновениями.
Потом герцогиня приподнялась и стала овевать себя и мушкетера огромным веером, отчего грудь ее соблазнительно подрагивала.
— Я люблю тебя, — несколько запоздало и неожиданно для самого себя сказал вдруг Арамис.
— Еще! — попросила, словно маленькая девочка, герцогиня.
— Я очень люблю тебя! — повторил Арамис и с удивлением понял, что в его словах нет ни капли притворства. — Но как ты нашла меня? Особняк Люиней на другом конце города.
— Ради того, чтобы услышать эти слова, я готова пересечь не только Париж, но и всю Францию.
Герцогиня с треском сложила веер и прильнула к Арамису. Они вновь целовались, нежно и трепетно, как юные пастух и пастушка.
— И все же, как ты нашла меня?
— Меня проводил Планше.
— Планше? — удивился Арамис.
— Да, он такой забавный.
— Но откуда ты его знаешь?
— Он слуга д'Артаньяна.
— Это вовсе не объясняет…
Ты ревнуешь меня к своему лейтенанту?
— Нет! Но согласись, странно, что ты так легко сумела отыскать слугу д'Артаньяна, да еще ночью.
— Видишь ли, он успел завоевать сердце моей камеристки за несколько приездов лейтенанта к нам. А моя камеристка проговорилась мне, что провела ночь с Планше и…
— Можешь не продолжать. Теперь я понимаю, откуда у тебя этот очаровательный наряд.
— Ты считаешь, что мне больше идет быть камеристкой?
— Просто я считаю, что тебе любой наряд к лицу и больше всего идет тот, который в данный момент на тебе. Как сейчас.
— Ты прелесть! Но я могу носить его только когда я с тобой. Скажи, это правда?
— Что? — насторожился Арамис. Неужели Агнесс начнет расспрашивать
Но герцогиня притянула его к себе и шепнула на ухо:
— Это правда, что вы освободили старую королеву?
Несколько мгновений Арамис растерянно молчал. Вспомнились слова герцогини, которые он пропустил мимо ушей, пораженный ее появлением у него в квартире: “Только сегодня я поняла, куда ты спешил”. Как она узнала? Неужели проболтался Планше? Нет, это невозможно…
— Кто тебе сказал?
— Никто.
— Тогда откуда ты это взяла?
— Догадалась. Когда любишь, становишься проницательным.
— Ты не находишь, что это довольно смелое умозаключение?
— Я просто кое-что сопоставила. Ты умчался, словно вихрь, когда солнце поднялось над верхушками деревьев. Но не было никакого сигнала, созывающего мушкетеров. Шеврез сказала, что ты вспомнил о Боге. Но я думала, думала и поняла, что ты, увидев, как высоко стоит солнце, понял, что опоздал…
“Однако, она наблюдательна!” — подумал мушкетер.
— Потом в конвое короля двое суток не было ни тебя, ни д'Артаньяна, ни Портоса, ни этого хмурого мушкетера с лицом испанского гранда с картины Эль Греко.
— Атоса…
— Да. А потом Планше немного проговорился.
— Как это можно проговориться немного?
— Когда моя камеристка попросила его проводить меня, он стал отнекиваться, говоря, что провел двое суток в седле.
Арамис рассмеялся.
— Получается, что камеристку он любить мог, а проводить госпожу сил не хватило…
— Не уводи разговор в сторону. Но именно его слова о двух днях в седле натолкнули меня на кое-какие мысли. И когда я сопоставила… — герцогиня не докончила и состроила умное лицо.
— Что именно?
— Когда неизвестные освободили мадемуазель де Фаржи, тоже шли разговоры о четырех рыцарях.
“Все так, — подумал Арамис. — Меня не было, зато был де Рошфор”.
— И не нужно смотреть на меня, как на глупенькую дурочку. На это способны только вы, последние паладины… — все остальное потонуло в поцелуях.
Их прервал негромкий стук в дверь.
Герцогиня вздрогнула и отстранилась от мушкетера.
— Кто это может быть?
— Не знаю.
— Может быть, Базен? Твой слуга?
— Базен, скорее всего, спит как сурок, где-нибудь на полпути к Парижу в стоге сена.
— А вдруг это посыльный из роты? Я не хочу, чтобы ты уходил… Не уходи, этот день наш. Дома я сказала, что еду помолиться с королевой Анной в ее любимый монастырь. Я действительно знаю настоятельницу, милейшую Луизу де Молле. Так что меня не ждут до самого вечера. А вдруг я останусь ночевать в монастыре, — и она стала ластиться к Арамису. – Ведь настоятельница меня не прогонит?