Пять минут прощания (сборник)
Шрифт:
Действительный тайный советник Каренин был государственным человеком. Твердым, знающим, решительным администратором. Его очень уважали. Хотя он провалил проект по обустройству переселенцев, и орден Александра Невского получил скорее в утешение, чем в награду. У него не ладилась семейная жизнь, жена изменяла ему, потом стала жить отдельно от него, все об этом знали; он страдал. Однажды он был в гостях, где была Катя с сестрой. Катина сестра стала его утешать и давать советы, рассказывать о своих несчастьях. Он сухо отвечал, что у каждого своего горя достаточно. Катя этого разговора не слышала, потому что как раз объяснялась с Левиным.
Что связывало этих людей?
Пожалуй,
Однажды Катя приревновала к ней своего мужа Левина. Закричала: «Ты влюбился в эту гадкую женщину, она обворожила тебя! Я уеду!»
Но потом они помирились и забыли про нее.дневник пожилого негодяя ЛИДА И ЖЕЛЕЗНАЯ ДВЕРЬ
Андрей Егорович Алтынов сидел у Лиды. Поужинали на кухне, потом взяли чашки с чаем и перешли в комнату. Было лето, темнело поздно, сидели без света, хотя было уже десять.
Зазвонил мобильник на столе. Лида посмотрела, кто звонит. Нажала отбой, а потом выключила звук.
– Да, кстати, – спросил Алтынов. – А что Татьяна?
– Понятия не имею, – сказала Лида.
– Ой-ой-ой, – сказал Алтынов.
– Представь себе. Но не потому, что она к тебе приставала. Я все знаю, она мне сразу же, в тот же вечер доложила. Ерунда. А вот теперь – всё.
Она это так сказала, что Алтынову стало не по себе.
– Послушай, – сказал он. – Честно: у вас с ней что-то было?
– Наверное, – сказала Лида. – Она часто приходила. У меня работа сдельная, сам знаешь. Я сама себе все выколачиваю и обеспечиваю. А мы с ней часами болтали. До трех утра. Стихи читали. Играй же на разрыв аорты, с кошачьей головой во рту, три черта было, ты четвертый, последний чудный черт в цвету. У нее очень красивый голос.
– Это у тебя красивый голос, – сказал Алтынов.
– Мне она тоже так говорила, – сказала Лида. – Мы с ней читали вдвоем. На два голоса. Как будто она – скрипка, а я – фортепьяно. Разве этого мало?
– Много, – сказал Алтынов. – Даже очень.
– Вот, – сказала Лида. – А потом на меня просто навалилась работа. Я больше не могла вот так, ночи напролет. Она обижалась. Один раз сижу, редактирую перевод. Ингрид Свенсон, Ледяной мрак. Двадцать листов. Сдавать в пятницу, сегодня вторник. Звонит, говорит сипло и жалобно: «Грипп, температура, в аптеку сходить некому». Выгребаю из шкафа лекарства. Магазин, сок-сыр-хлеб. Прилетаю к ней. Открывается дверь – о, боже. Дым коромыслом, гости, она в платье на лямочках, выскакивает, обнимает: «Прости мою маленькую хитрость!»
– Ишь ты, – сказал Алтынов.– Я вдруг поняла, что ненавижу ее, – сказала Лида. – Как бедняк богача. Как трус храбреца… Вот, например: она влюбилась в одного типа и сразу развелась с мужем. Просто так. От полноты чувств. Хотя этот тип вовсе не собирался на ней жениться. Ей все можно. У нее нет такой железной двери внутри. Ненавижу.
Алтынов встал, вышел на балкон, закурил. Докурил, вошел в комнату.
Лида неподвижно сидела на диване. Стало совсем темно.
– Ну? – почти строго спросила она.
– В смысле? – он поднял брови.
– К себе поедешь? Или как? А то поздно уже.
– К себе, – сказал он.
– Галя, что ли, в Москве?
Он кивнул.
– Передавай привет.
– Ага, – усмехнулся он. – Привет и жаркий поцелуй.
– Ты же говорил, она про меня знает! – Лида вскочила с дивана.
– Ты меня не так поняла, – сказал он. – Или я неточно выразился.
– Какая же ты сволочь, – засмеялась Лида, обняла Алтынова и поцеловала. –
Лида включила компьютер. Зажгла настольную лампу. Уселась поудобнее. Пощелкала мышью, ища нужную папку.
Беззвучно замигал мобильник.
– Да обзвонись ты! – заорала она и раскрыла файл.сны на 13 и 14 августа 2011 года ДВЕ РАЗЛУКИ
Первая.
Я несу эмалированную кастрюлю с супом. Я поднимаюсь по лестнице старого дома. Я подхожу к двери: старая дверь, обитая дерматином, из-под которого лезет желтая вата. Я нажимаю кнопку звонка, кнопка фаянсовая, я это прекрасно помню. Дверь открывается наружу, но только наполовину, сильнее открыть нельзя, потому что перед нею – железная труба, она подпирает потолок, который грозит обрушиться: толстая штукатурка и черная гнилая дранка.
Из полураскрытой двери выходит женщина. Она в ушанке, у нее круглый курносый нос, она похожа на крестьянского мальчика с картины Венецианова.
– Принес? Спасибо, – говорит она и хочет взять кастрюлю.
– Постой, – говорю я. – А где я буду жить? С кем я буду жить? Спать?
– А тебе обязательно со мной? – говорит она.
– Но ты же говорила, что меня любишь!
– Ну да. Но любить – необязательно жить и тем более спать.
– Дудки-с! – зло говорю я. – Тогда я пошел.
Видно, ей очень неприятно то, что я сказал. Она думает долго, потом вздыхает и неестественно-ласково улыбается.
– Ну, пойдем ко мне, – говорит она.
Пропускает меня вовнутрь квартиры. Я отдаю ей кастрюлю, иду следом за ней. Она в ушанке, в платке на плечах и в валенках на голых ногах. Идем по коридору, заставленному шкафчиками, велосипедами, корытами, лыжами, бидонами.
Я думаю: «Какой бардак и нищета. Вот поживу у нее пару дней и брошу ее с полным правом, не она меня, а я ее, это очень важно».
Вторая.
Веселье в шумной компании, большая квартира, много народу. Я пришел со своей девушкой. Она красивая, стройная, с покатыми плечами. Тургеневская прическа – пробор и пучок. Она любезничает с каким-то плюгавым молодым человеком. У него на щеке большой красный прыщ. Я совсем не воспринимаю его как соперника. Вдруг она появляется вся красная, разлохмаченная, потная. Прядки волос прилипли к мокрой шее.
– Мы с ним только что немножко это самое, – говорит она. – Но ты не злись, это совершенно не считается, потому что он мой брат.
– Брат? – я ошарашен.
– А ты не видишь, как мы похожи? Мы погодки. Почти близнецы.
– Да ты соображаешь, вообще?
– А что такого, мы до пяти лет вместе голенькие купались! И вообще это моя проблема, я же с ним детей иметь не собираюсь, а для тебя это все равно, потому что брат – не считается, сколько раз повторять.
– Все, – говорю я. – Между нами все кончено. А то еще заразишь меня этим красным прыщом!
Она начинает плакать горько и громко, слезы брызгают и попадают мне на губы, у них вкус выдохшейся минеральной воды.
Стакан минералки стоит у меня на прикроватной тумбочке.
Приподнявшись на локте, я пью воду.
На секунду становится гадко – как будто вода заразная, как будто в ней она и ее прыщавый братец.
альтернатива МАНДЕЛЬШТАМ И ЦЕЛОВАТЬСЯ
Когда мне было четырнадцать – пятнадцать лет, я очень любил стихи Мандельштама. У меня были целые пачки машинописных листков. Третий, а то и пятый экземпляр. Тонкая бумага. От бесчисленных перепечаток случались смешные ошибки: вместо загадочной строки «сегодня можно снять декалькомани» было «сегодня можно спать до колоколен» – то есть еще непонятнее.