Пятицарствие Авесты
Шрифт:
понимая, что глупо делать наставления или просить о чём-либо друзей, ни в чём не
уступавшим ему, всё же попросил:
— Берегите силы.
— Стареешь, Марк, — усмехнулся Никанор.
— Почему это? — нарочито обиделся тот.
— Ты стал недоверчив, — поддержал товарища Михаил.
Улыбнувшись шуткам, сикарий тут же с досадой отметил неутихающую боль в
левом плече. Легионеры, хотя и спешились, но всё равно вынуждены были тесниться,
не имея возможности
дротиков, также оказавшимся безрезультатным; но сикарии, наоборот, оказались от
этого в выигрыше: опустившись на колени и прикрывшись щитами, они остались
невредимыми и, более того, оказались вооруженными дротиками, которые и не
замедлили применить в ответ, в результате чего появились первые жертвы среди
нападавших. Солдаты вынуждены были принять рукопашный бой на невыгодных
10 8
условиях, а узость ущелья давала возможность зилотам удерживать фронт, не допуская
окружения; и хотя биться приходилось одновременно против двоих, а не одного
противника, они могли рассчитывать на успех при своей тренированности и
стремительности ведения боя.
Превозмогая боль, Марк удручённо думал, что потерял былую живость из-за
ранения; но половина легионеров всё же была выведена из строя. Однако и ярость атак
не ослабевала, а сражавшиеся зилоты не могли позволить себе отступление, сохраняя
темп боя, которому вдобавок мешали тела убитых и конвульсии изувеченных воинов,
пытавшихся вправить обратно выпавшие внутренности из распоротых животов,
глазные яблоки из рассечённых глазниц или ползком волочащих свои неподвижные
конечности.
Бой длился недолго — сикарии не могли позволить себе длительный бой из-за
невозможности сохранить силы при таком его темпе, — но легионеров оставалось ещё
шестеро, когда пал Никанор; Марк с другом уже не могли удерживать фронт,
вынужденные защищать его, ещё живого, поэтому они, окружённые врагом, встали над
телом товарища спиной друг к другу. Положение их явно осложнилось, они начали
уставать, кроме того, у Марка невыносимой болью отдавало в плече при каждом
движении левой рукой; одежда же прилипала к спине, пропитанная загустевшей
кровью, стесняя движения, бередя рану. Больше всего он боялся быть раненным
вторично: из-за большой потери крови можно было потерять сознание. Утешала только
мысль, что в случае их гибели римляне не решатся преследовать делегацию. Отражая
атаки с правой стороны, сикарий сделал вид, что не замечает противника слева, и нанёс
удар прежде, чем тот сделал свой, но
легионером. Выругавшись с досады, он метнулся в его сторону, отбросив щит, и
поразил того, вдруг скорчившегося и закрутившегося на каменистом склоне, а Марк,
поднимая выроненный легионером меч, получил ещё один удар по левому плечу. Не
почувствовав сгоряча новой боли, он обернулся и, увидев, что римлянин готов ударить
его вторично, отразил удар, но и сам выронил поднятый меч из левой руки, повисшей
вдруг бессильно вдоль тела. Михаил, стоя на колене, отбивал удары другого
римлянина, Марк же, встав рядом с другом, охладил пыл нападавшего; ранивший
сикария легионер был в явном замешательстве и тотчас поплатился за это, но и
поразивший его сам рухнул на колени от боли в бедре. Справившись с болью, Марк
поднялся на ноги, готовый к бою, но увидел лишь убегавшего за поворот легионера да
окровавленного Михаила, склонившегося над Никанором и пытавшегося привести того
в чувство.
Разорвав кое-что из своей одежды, они перевязали раны друг другу и Никанору, так
и не пришедшему в сознание, а затем, поймав лошадей, с трудом втащили его на одну
из них, привязав к седлу, взобрались на коней сами и направились к Иордану, минуя
поле боя, трупы и тела живых, но искалеченных легионеров, покорно жавшихся к
скалам ущелья. Теперь можно было не опасаться погони — они будут уже в Пелле,
когда известие о случившемся достигнет Скифополя, а расквартированный там
гарнизон вряд ли в состоянии выделить ещё один такой же отряд.
Был полдень, когда они подъехали к Иордану. Находясь в полузабытьи от большой
потери крови, Марк временами терял сознание, рискуя упасть с коня; в подобном
состоянии находился и Михаил, за которым следовал конь с Никанором, привязанным
к седлу, неподвижным и безмолвным. Очнувшись от брызг и фырканья, сикарий
увидел, что их лошади жадно пьют из реки. Ему самому невыносимо хотелось пить,
окунуться в освежающую струю, однако об этом нечего было и думать: самостоятельно
он не смог бы опять взобраться на лошадь, а рассчитывать на помощь не приходилось.
Понукая коня в глубину, склоняясь ему на шею, прижимаясь к ней грудью, он
дотянулся до воды и, зачерпывая её ладонью, лихорадочно стал пить, а с трудом
10 8
напившись, умылся кое-как и выбрался на противоположный берег, где остановился,
ожидая Михаила, пытавшегося привести в чувство Никанора и напоить его. Очевидно,