Пятицарствие Авесты
Шрифт:
где у ворот, сложив оружие, мирно спали стражники, их
охранявшие. Солнце уже золотило верхушки башен, когда
нападавшие закрыли оглушённых и связанных стражников в
башне, откуда не могло быть слышно их голосов, даже если б
они и кричали, а затем тихо и аккуратно опустили мост, что
1б2
было знаком для отряда, находившегося в укрытии. Как
только отряд вступил на мост, тут же были открыты ворота, и
нападавшие спокойно и без остановок
внутренней стены, отделявшей донжон от остальной
территории замка. Оставалась тревога, что ворота этой стены
могут быть закрыты, но Анри понимал напрасность этого
беспокойства, так как наполовину уже убедился в помощи
Вальтера, и он убедился в этом уже полностью, когда вторые
ворота были открыты без особых усилий. Когда отряд вошел
на территорию донжона, Анри обратил внимание, что
донжон жены графа, Лукреции, окружен рвом, заполненным
водой, и что мост к её апартаментам был поднят; это было
для него большой новостью, поскольку во время своего
последнего посещения этого замка ничего подобного он не
видел. Что если граф ночует в доме Лукреции? Однако
времени на раздумье не было, и нападавшие, закрыв
внутренние ворота, блокировали стражу, располагавшуюся в
одном из залов первого этажа донжона, захватив всё оружие,
а Анри с частью рыцарей поднялся в спальню графа, надеясь,
что тот не в доме Лукреции.
Двери спальни оказались заперты; у хозяина замка были
основания не доверять своим слугам, к коим он относился
грубо, высокомерно, жестоко наказывая за малейшую
провинность, о чём давно было известно по всей округе;
говорили даже, что участь их хуже участи рабов. С разбегу
два рыцаря ударили плечом в закрытую дверь, но лишь с
третьего раза тяжелая дверь нехотя распахнулась, и Анри с
друзьями вошли внутрь спальни. Хозяин в ночной рубашке и
с мечом в руке стоял около постели, а за раздвинутыми её
занавесями сидела, прикрывшись, голая женщина,
скрывшаяся после входа рыцарей в дальний угол спальни.
При виде вошедших глаза графа изумлённо округлились.
Однако он тотчас же поднял меч, взмахнуть которым,
впрочем, не успел, так как Анри выбил его из рук своего
1б2
сюзерена, а затем, взяв нож, проткнул его ночную рубашку и
распорол её по самый подол. Испуганный спросонья обидчик
Анри и вовсе обомлел, когда тот приподнял острым ножом
повисшие гениталии голого графа; его постепенно начала
бить крупная дрожь, и стало слышно, как застучали зубы.
Тело Анри было настолько напряжено,
автоматически был готов вздернуть вверх нож, потянув его
на себя, но тут услышал, словно издалека, голос Генриха:
— Не надо, Анри! Не бери на себя этот грех.
— Дайте ему одежду и доспехи, — сказал Анри, взяв себя
в руки.
Очевидно решив, что у него есть надежда остаться
живым, и несколько придя в себя после пережитого ужаса, де
Монтбард сказал, обращаясь к Анри:
— Тебе придётся отвечать перед Фридрихом за этот
разбой.
— Сначала ответишь ты передо мной, а Фридрих и
графиня тебе уже не помогут.
— У меня есть право сеньора, и я воспользовался этим
правом.
— Заткните ему пасть, — отвечал Анри.
Графу помогли одеться и облачиться в доспехи, а затем
вывели во двор донжона, где стало ясно, что проснулись
обитатели замка, о чем говорили воины, оставшиеся внизу, да
и был слышен шум за внутренними воротами.
— Куда вы меня ведете? — спрашивал повеселевший
граф.
— Молчать! — отвечали ему сопровождавшие.
Построив воинов с копьями на изготовку, Анри с
рыцарями встал впереди отряда, ведя рядом пленного графа,
и приказал открыть ворота. Во дворе, перед наружной стеной
донжона, уже собралась довольно большая толпа
вооруженной челяди, подавшаяся назад при выходе отряда из
ворот и освободившая место, достаточное для того, чтобы
1б2
напавшие на замок заняли круговую оборону. Дворовые
графа молча следили за чужаками, не предпринимая пока
никаких действий; ничего не предпринимал и граф,
очевидно, уверенный в своём избавлении.
— Дайте ему оружие, — приказал Анри.
Графу дали меч и щит.
— У тебя есть право на честный поединок, — продолжал
Анри. — Если ты победишь, мои люди уйдут без
кровопролития.
— Твои люди уже никуда отсюда не уйдут, — с явным
сарказмом заявил сюзерен. — А биться с тобой я не буду, это
не входит в мои планы, — и, повернувшись к вооруженной
толпе, скомандовал:
— Взять их всех! — и добавил, куражась: — Я подарю
тебе покрывало, на котором осталась её кровь.
Толпа слабо колыхнулась, но дальше этого дело не
пошло: люди явно не хотели начинать кровопролитие. Видя
неповиновение своих вассалов, граф начал свирепеть, осыпая
их бранью и угрозами, вслед за которыми последовала новая
команда:
— Взять их!
На этот раз толпа задвигалась, ощетинилась копьями,