Пятицарствие Авесты

Ведерников Сергей Иванович

верил ему.

— Да, кстати... Я почти закончил поэму об Александре

Македонском. Как-нибудь прочитаю её тебе.

Вальтер похлопал его по плечу, повернулся и исчез за

воротами. Анри задумчиво перешёл мост к яедущему его

оруженосцу; отряд был уже вдалеке, приходилось догонять

его.

Виктор снова сидел в кресле в своей маленькой квартире.

Исчезло солнечное утро в далёкой Бургундии, исчез отряд

рыцарей на пыльной её дороге,

однако осталось чувство

сопричастности к происшедшей там трагедии; более того, эта

трагедия случилась не с кем-нибудь: это он был Анри, это

1б2

была его жизнь, его боль, его муки. Он не хотел возврата

сюда: ему желаннее было остаться там, однако всё было

кончено, и приходилось только сожалеть об этом. Подобный

прорыв сознания событиями прошлого происходил не

впервые, занимая какие-то моменты в его жизни, оставляя,

несмотря на это, неизгладимые впечатления, воспоминания

абсолютной достоверности происшедшего. Боль в душе

несколько ослабла, точнее, она стала спокойнее, глубже,

полнее; он поделился ею с Анри, выразив ему своё

сочувствие. Это был контакт с прошлым миром, где и

представления не имели о его возможности, но, несмотря на

то что такой контакт был односторонним, для Виктора он

являлся значимым и более чем ошутимым: это была всё же

его жизнь. Теперь он не замкнулся на своём горе, и у него

было две беды, которые нужно было пережить, дав время

созна- нию свыкнуться с новой реальностью, по-новому

оценить своё прошлое. Вместе с тем не хотелось чего-либо

предпринимать, но чтобы не оставаться в бездействии, нужно

было просто забыться. Ясно понимая, какими последствиями

это грозит для него, он пошел в магазин и вернулся вскоре с

продуктами и водкой. Потом он ходил туда ещё несколько

раз, не помня практически ничего, кроме этого, а когда

очнулся, очевидно, на пределе запоя, обнаружил рядом с

собой в постели женщину с рельефно выделявшимися в

предрассветных сумерках упругими грудями, своей формой

вместе с сосками напоминавшими шлемы русских витязей,

иногда называемых шишаками. Ещё мало понимая, что

произошло, он узнал её и успел разглядеть в правой стороне

внизу живота шрам, очевидно, от аппендицита. Сознание

было не в состоянии ответить, каким образом Инна оказалась

в его постели, однако он чувствовал эффект присутствия на

осязательном уровне: тело сохраняло память соития,

несмотря на то что разум в ней отказывал. Мутило, хотелось

пить,

его била крупная дрожь — это было то, что называлось

1б2

алкогольной абстиненцией, похмельным синдромом; он знал,

что этот ад будет продолжаться минимум двое суток, но

выбор отсутствовал и приходилось терпеть и забыть о

возможности похмелиться. Освобождая затекшую руку, он

пошевелился и тем разбудил Инну, которая, вздохнув

глубоко, открыла глаза и взглянула на него, улыбаясь:

— Здравствуй, милый! Как ты себя чувствуешь?

Виктор молчал, растерянно и, очевидно, вымученно

стараясь улыбнуться, а она, повернувшись, как может

повернуться лишь женщина, потянулась к нему руками,

губами — всем телом, и тело его мгновенно ответило тем же,

устремившись навстречу.

Было уже довольно поздно, когда, освободившись из его

объятий, она сказала:

— Милый! Ты домогаешься меня каждые полчаса, нам

надо отдохнуть. Я устала и хочу есть.

Она встала с постели, стройная, восхитительная, совсем

не худенькая, надела халатик и прошла на кухню, где хлопала

дверью холодильника и звенела посудой. Виктор попытался

заснуть, но всё было тщетно: сон не приходил, к мокрому от

пота телу прилипала простыня; вся вода, стоявшая в

пластиковой бутылке около постели, была выпита, и теперь

нужно было пойти на кухню. Кое-как одевшись, он, шатаясь,

прошёл туда, где около накрытого стола его встретила Инна,

вскинув руки ему на плечи и прильнув всем телом.

— Прости, мне плохо,— попросил он пощады, а она,

словно извиняясь, пригласила к столу.

— Всё, всё!.. Давай поедим.

Они сели за стол, она предложила выпить, но Виктор

мягко отказался, сославшись на необходимость прервать

запой.

— А я выпью: на работу мне завтра, а сегодня у меня

чудный праздник, и я буду праздновать его, сколько мне

удастся.

1б2

Пригубив рюмку с водкой, он поставил её на стол и

облизнул губы, не выпив ни капли, а затем попробовал поесть

яичницу с ветчиной, но тщетно: его тошнило. Встав из-за

стола, вынул из холодильника курицу, предусмотрительно

купленную заранее, решив сварить бульон — единственное

спасение в его теперешнем состоянии; и хотя Инна

запротестовала, пытаясь взять дело в свои руки, он был

непреклонен.

— Прости, милая! Не хочу тебя утруяедать, я сам

справлюсь. Не обращай на меня внимания; мне нужно быть