Пятицарствие Авесты
Шрифт:
отдохни с дороги. Мама, покорми его.
Вслед за матерью Виктор по высокому крыльцу поднялся
в сени и прошел в клеть, где они спали всей семьёй,
приезжая каждый год в деревню в гости к матери. Эта клеть
да старый хлев, превращенный теперь в дровяной сарай, и
огород — вот и все, что осталось памятным ему с детства.
Старую избу, которую отец начал строить ещё до войны, да
так и не достроил, уйдя на фронт и на долгое время оставив
готовый
использованный им потом частично, так как в те тяжёлые
годы выбор был невелик, пришлось снести за дряхлостью, а
на её месте стараниями сестры была построена другая, почти
новая, купленная ею в соседней заброшенной деревне и
перевезённая сюда. Стены клети были собраны из половинок
брёвен среднего размера; возраст их был таким, что Виктор и
предполагать боялся, поскольку понимал, что пилили бревна
вдоль и пополам вручную когда-то не от большой охоты, но
от нужды; уж чем-чем, а отсутствием леса их местность не
страдала. Пол и потолок клети собраны были также из
грубых горбылей, обращённых ровной стороной внутрь
помещения и прогибавшихся местами довольно заметно; так
как сверху, на потолке клети, был сеновал, то в щели между
горбылями постоянно сыпалась сенная труха от остатков
того, что когда-то ещё заготовляли для овец и коровы, да от
небольшого количества свежего сена. Его заготовлял иногда
Виктор в стремлении сохранить настоящий аромат сеновала.
Теперь же с потолка, обшитого линолеумом, ничего не
сыпалось, и в помещении было чисто, сухо и солнечно от
187
двух окон, проделанных в юго-запад- ной его стене,
обращенной в огород и к речке. Здесь же, занимая четверть
помещения, располагался деревянный топчан, устроенный в
своё время самим Виктором, где спали они с женой и детьми,
когда приезжали к матери. Этот топчан, устланный ватными
и поролоновыми матрацами, был достаточно удобен, а
развернутый над ним полог из тонкого старого холста ручной
работы создавал внутри уютный мирок, недоступный
комарам и мухам, и даже несколько согревал своих
обитателей в иные холодные летние ночи.
Он переоделся в удобную повседневную одеяеду, какую
носил, приезжая в деревню, достав её из старого
материнского сундука, куда она, постиранная и поглаженная,
была аккуратно уложена ещё после прошлого их приезда
сюда. Отказавшись от обеда, он попил молока, повидался с
соседями, жившими рядом, с теми из них, кто оказался дома,
а
соседнюю деревню, наслаяедаясь встречей с родными
местами, здороваясь со знакомыми односельчанами и
незнакомыми встречными. Вернувшись из магазина, помог
родным по уходу за огородом, а поздно вечером, отдыхая от
домашних дел, сидел с ними за столом, изредка пригуб- ляя
«Рябину на коньяке» — напиток, который ещё немного
позволяла себе выпить мать и умеренно пила сестра. Разговор
шёл о колхозе, дела в котором были очень плохи, на что
жаловались и соседи; спасала его лишь близость к городу да
мясооткормочная специализация, сложившаяся ранее.
— Что, уже и не сеют ничего? — спрашивал удручённый
Виктор.
— Как же не сеют? Сеют на зелёный корм скоту, на силос,
на сено, на комбикорма.
— А на зерно?
— А кому это нужно? Вон, наш премьер сказал, что не
имеет смысла вкладывать деньги в сельское хозяйство, а
188
лучше открыть ещё несколько нефтяных скважин, —
отвечала сестра.
— Пока добирался сюда, я видел, что всё запустело. Ну
ладно — колхозы, но что, фермеров тоже нет?
— Какие фермеры? — изумилась Лида. — Бог с тобой!
Колхозы не могут выжить! — она сделала ударение на слове
«колхозы». — Формально колхоз может выделить земельный
пай, — продолжала она, — но что с ним делать? Чем землю
обрабатывать? Лошадьми? Да и их-то нет.
— Земля в наших местах никогда не рожала много, —
говорила мать. — И в хорошие-то годы редко где получали
двенадцать центнеров с гектара, да и то с удобрениями. А
старые годы, ещё до советской власти, люди кое-как
перебивались в этих местах, лишь бы как-нибудь прокормить
себя. Да и потом, при советской власти, когда ещё колхозов
не было, уж и учились некоторые — не как-нибудь; меня
тоже посылали на курсы бухгалтеров, а затем на повышение,
но отец не пустил: в поле работать было некому. Мне до сих
пор обидно. Видите ли, он борноволока не мог нанять!
— Это что — за бороной ходить?
— Ну да! Редко кому удавалось вырваться из деревни.
Правда, у мамы брат вот жил около Свердловска, тогда
Екатеринбурга; как-то он смог уехать. Я ещё небольшой
была, когда мама меня возила к нему в гости. Помню, он
показывал ей блюдо с золотом. Мама потом говорила: «Хоть
бы немного нам дал!» Недавно по радио говорили, что где-то