Пятицарствие Авесты
Шрифт:
тебе, а со стола потом уберу.
— Пойду и я, — встал Виктор. — Спасибо за ужин.
Пойду, посижу под окном, ночь, наверное, чудесная.
Спокойной ночи! Племянников всё ещё нет.
— Они поздно приходят. Сидят в переулке около сруба с
местными ребятами, болтают да музыку слушают.
Он вышел на улицу, устроился на скамье около дома.
Было сухо, тепло и тихо, а медленно сгущавшиеся сумерки
так и не превращались в глухую ночь; и он любил
июньские ночи, светлые и теплые, почти безросные. За
огородами, за спуском с пригорка, за рекой, протекавшей
сразу за ним, в заливных лугах перекликались коростель с
перепёлкой, ведя свой вечный ночной разговор под
сопровождение густого, не утихающего ни на минуту
стрёкота сверчков и цикад. Закатное небо на северо-западе
ещё заметно алело, а над головой уже нет-нет да
проносились летучие мыши, занятые своими ночными
192
делами. Окна иных домов ещё светились ярким ли светом
лампы, голубым ли светом работающего телевизора: деревня
уже засыпала, озабоченная постоянной необходимостью
просыпаться ни свет ни заря.
Чувствуя себя почти счастливым, гоня мысли о событиях
последних дней, стараясь не обращать внимания на
постоянно ноющую в душе язву, оставленную этими
событиями, он не сразу заметил, как из переулка не спеша
вышел человек, направляясь в его сторону без очевидного
замешательства в намерениях, и решил, что это кто-то из
знакомых или друзей; однако когда прохожий приблизился,
Виктор понял, что незнаком с ним.
Поздоровавшись, тот попросил разрешения присесть.
— Ты кто? — спросил Виктор гостя с интересом.
Гость был пожилым уже, явно не его возраста человеком,
в лице которого он пытался отыскать знакомые черты, но
тщетно; ничто не говорило ему, что они когда-то встречались.
— Я вот услышал, что ты приехал, и решил навестить
тебя. Мы ведь немного знакомы были когда-то, когда ты ещё
подростком был, а с твоим отцом, Иваном Ивановичем, тем
более. Я здесь жил раньше в том доме на переулке, с резными
наличниками. Сам их делал.
Виктор наконец понял, кто с ним говорит. Он хорошо
помнил прежнего хозяина того дома, самого нарядного в
деревне своими деревянными узорами, покрывавшими его с
конька крыши до самого фундамента.
— Тьфу ты! Конечно же, помню. Александр... Прости, не
знаю, как тебя по отчеству.
В деревне так уж велось, что по отчеству звали не всех, а
людей с одинаковыми именами различали, добавляя к их
именам имя того или другого родителя или деревенские
прозвища,
отца у него рано не стало.
193
— Павлович, — отвечал он просто. — Отец с войны не
вернулся, а мне было тогда пятнадцать лет. Так и стал
Филимоновнин.
— Выпить хочешь? — предложил Виктор.
— Не откажусь.
— Подожди тогда.
Виктор принес водку, кое-что закусить и налил гостю. Тот
выпил, не спеша закусил, помолчали.
— Что ж ты сам-то не пьёшь?
— Я уже выпил немного, а больше мне нельзя; да ты не
обращай внимания: мне собеседник дороже.
— Ну что ж, и то хорошо. Жалко, Иван Иванович рано
помер, царство ему небесное.
— А я вот до сих пор завидую, как ловко ты голавлей
ловил «на подкидку».
— Да, конечно... Рыбы тогда много было, не как сейчас,
но лучше меня так никто не рыбачил. Отец твой — другое
дело, но он удочкой не ловил. А помнишь, как на Троицу вся
деревня сбежалась к речке, думали, что ты утонул?
Виктор вспомнил то праздничное настроение в семье и
то, как он, взяв удочку, отправился на речку; но клёва не
было, а долго сидеть в ожидании не хотелось, и, бросив
снасть на берег, он разделся и прыгнул в воду. Плавать к тому
времени он уже мог хорошо, а поплескавшись у берега и
услышав голоса ребят из соседней деревни, расположенной
ниже по течению, переплыл речку и голышом убежал туда,
где они купались; заигравшись с ними, вдруг почувствовал
что-то неладное на берегу своей деревни — в тихую погоду
звуки по воде разносятся очень далеко — и решил
немедленно вернуться обратно. Он уже видел толпу народа
на взгорке, как спускают лодку на воду ребята постарше его,
услышал крики отца: «Грабли! Тащите грабли!» — «Почему
грабли, а не «кошку»? — думал он потом, ведь у отца была
"кошка"» — такой тройной металлический крюк, которым он
искал и вытаскивал снасти из реки. Наверное, потому, что
194
боялся поранить его, «утопленника». Стесняясь своей
наготы, он заранее забрался в воду, а вскоре его заметили; всё
утихло, и все разошлись; отец же ни слова не сказал ему в
упрёк. Как оказалось, ходившая к речке за водой соседка,
увидев на берегу его одежду и удочку, решила, что с ним
случилось несчастье, и спровоцировала панику.
Посмеявшись курьёзу, они поговорили о том о сём, и
незаметно Виктор стал только слушателем, а Александр